Сказки, народные сказки, авторские сказки
 
 
Народные сказки
  • Герцеговинские сказки
 
 
 
 
Народные сказки » Арабские сказки » 1000 и 1 ночь : Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане (ночи 81-86)
 
Перевод: М. А. Салье

Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане (ночи 81-86)



Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах.

Восемьдесят первая ночь
Когда же настала восемьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: «И вторая девушка говорила твоему покойному отцу, Омару ибн ан-Нуману: «Один человек сказал Мухаммеду ибн Абд-Аллаху: «Дай мне наставление». И тот ответил: «Мое наставление тебе: будь в этой жизни владыкой воздержанным, а до будущей жизни рабом жадным». — «Как так?» — спросил человек. И Мухаммед ответил: «Воздержный в этой жизни владеет и вольной жизнью в будущем». 
Говорил Гаус ибн Абд-Аллах: «Было два брата среди сынов Израиля, и один спросил другого: «Какое самое страшное дело ты сделал?» — «Я проходил мимо гнезда с птенцами, — отвечал тот, — и, взяв оттуда одного из птенцов, бросил его обратно в гнездо, но не к тем птенцам, от которых я взял его; это самое страшное дело, которое я сделал». — «А какое дело самое страшное из того, что сделал ты?» — «Что до меня, — отвечал ему брат, — то вот самое страшное дело, которое я совершаю: вставая на молитву, я боюсь, что делаю это только ради награды». А отец слышал их речи и воскликнул: «О боже, если они говорят правду, возьми их к себе!» И сказал кто-то из разумных: «Поистине, эти двое из числа достойнейших детей». 
Говорил Сапд ибн Джубейр: «Я был вместе с Фудалой ибн Убейдом и сказал ему: «Дай мне наставление», а он отвечал: «Запомни из моих слов две черты: не придавай Аллаху никого в товарищи и не обижай ни одну из тварей Аллаха». И он произнес такое двустишие: 

«Таким, каким хочешь, будь — Аллах многомилостив. 
Заботы оставь свои — ведь в жизни дурными 
Два дела лишь должно счесть, — не будь же ты Близок к ним, — 
Придача богов других и к людям жестокость». 

А сколь прекрасны слова поэта: 
 
«Когда ты не взял с собой запас благочестия 
И встретишь по смерти тех, кто им запастись успел» 
Ты каяться будешь в том, что с ними несходен ты, 
И в том, что запаса ты не сделал, подобно им». 
 
Затем выступила третья девушка, после того как отошла вторая, и сказала: «Поистине, глава о подвижничестве очень обширна, но я расскажу из нее кое-что, что мне вспомнится со слов благочестивых предков. 
Сказал кто-то из знающих: «Я радуюсь смерти и не уверен, что найду в ней отдых. Но я знаю, что смерть стоит между мужем и его делами, и я надеюсь, что добрые дела будут удвоены, а злые дела прекратятся». 
Когда ученый Ата-ас-Сулами заканчивал наставление, он начинал трястись, дрожать и горько плакать. Его спросили: «Почему эго?» И он отвечал: «Я собираюсь приступить к великому делу, а именно — стать перед лицом великого Аллаха, чтобы поступать сообразно с моим наставлением. Поэтому-то Али Звина-аль-Абидин [139], сын аль-Хусейна, дрожал, вставая на молитву, и когда его спросили об этом, он сказал: «Разве знаете вы, перед кем я встаю и к кому обращаюсь?» 
Говорят, что рядом с Суфьяном ас-Саури жил один слепой человек, и когда наступал месяц рамадан [140], он выходил с людьми молиться, но молчал и оставался дольше других. И говорил Суфьян: «Когда настанет день воскресения, приведет людей Корана, и они будут выделены среди других тем признаком, что им оказано будет большое уважение». 
Говорил Суфьян: «Если бы душа утвердилась в сердце как следует, оно бы наверно взлетело от радости, стремясь к раю, и от печали и страха перед огнем». 
И говорят со слов Суфьяна, что он сказал: «Смотреть в лицо несправедливому — грех». 
Затем третья девушка отошла и выступила четвертая и сказала: «А вот и я расскажу кое-что из того, что мне вспомнится из рассказов о праведниках. 
Передают, что Бишр Босоногий [141] говаривал: «Я слышал, как Халид [142] говорил: «Берегись тайного многобожия!» — «А что такое тайное многобожие?» — спросили его. И он сказал: «Если кто-нибудь из вас молится и очень долго длит поясные и земные поклоны, то снова становится нечистым». 
Говорил кто-то из знающих: «Добрые дела искупают злые», а Ибрахим говорил: «Я пробил Бишра Босоногого открыть мне кое-что из тайн истинной жизни, и он сказал мне: «О сынок, этой науке нам не следует учить всякого: из каждой сотни — пять, как подать с денег». И я нашел его слова прекрасными и одобрил их, — говорил Ибрахим ибн Адхам, — и однажды я молюсь и вижу — Бишр тоже молится. И я встал сзади него, творя поклоны, пока не прокричал муздзин [143]. И тут поднялся человек в обтрепанной одежде и сказал: «О люди, берегитесь вредоносной правды, и нет зла в полезной лжи; в необходимости нет выбора, и не помогут слова при отсутствии блага, как не повредит молчание, когда оно есть». Однажды я увидел, — говорил Ибрахим, — как у Бишра упал даник [144], и я встал и подал ему вместо него дирхем, но он сказал: «Я не возьму его». — «Это вполне дозволено», — сказал я. И Бишр отвечал: «Я не променяю на блага здешней жизни блага жизни будущей. Рассказывают, что сестра Бишра Босоногого отправилась к Ахмеду ибн Ханбалю... [145]» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят вторая ночь

Когда же настала восемьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: «И девушка говорила твоему отцу, что сестра Бишра Босоногого отправилась к Ахмеду ибн Ханбалю и сказала ему: «О Имам веры, мы прядем ночью и работаем для жизни днем. Мимо нас редко проходят стражники Багдада со светильниками, а мы сидим на крыше и прядем при свете их. Запретно ли это нам?» — «Кто ты?» — спросил ее Ахмед ибн Ханбаль. «Сестра Бишра Босоногого», — отвечала она. И ибн Ханбаль воскликнул: «О семейство Бишра, я не перестаю усматривать благочестие в ваших сердцах». 
Говорил кто-то из знающих: «Когда Аллах хочет своему рабу добра, он открывает ему врата дела». 
Когда Малик ибн Динар проходил по рынку и видел что-нибудь, чего ему хотелось, он говорил: «О душа, черни, я не соглашусь на то, чего ты желаешь!» И говорил он: «Да будет доволен Аллах, спасение души в том, чтобы перечить ей, а беда для души в том, чтобы ей следовать». 
Говорил Мансур ибн Аммар: «Однажды я совершил паломничество и направлялся в Мекку через Куфу, а ночь была темная. И вдруг я услышал, как кто-то кричит в глубине ночи: «О боже, клянусь твоей славой и величием, совершив грех, я не хотел тебя ослушаться, и я не отрицаю бытия твоего. Это прегрешение ты судил мне совершишь в твоей предвечной безначальности. Прости же мне то, в чем я преступил; я ослушался тебя по неведению!» И, окончив молиться, он произнес такой стих из Корана: «О те, кто уверовал, охраняйте себя и ваших близких от огня, топливо которого — люди и камни...», и я услышал шум падения, причины которого я не знал, и уехал. А когда настал следующий день, мы шли по дороге и увидели похоронное шествие, и за ним шла старуха, силы которой ушли. Я спросил ее об умершем, и она сказала: «Это похороны одного человека, который вчера проходил мимо нас, когда мой сын стоял и молился. И он прочел стих из книги Аллаха великого, и у этого человека лопнул желчный пузырь, и он умер». 
Затем четвертая девушка отошла и выступила пятая и сказала: «А вот я расскажу кое-что из того, что мне вспомнится из рассказов о праведных предках. 
Говорил Маслам ибн Динар: «Если исправить темные мысли, простятся и малые и великие прегрешения. И если вознамерится раб оставить грехи — придет к нему милость Аллаха». И говорил он: «Всякое благо, которое но приближает к Аллаху, есть бедствие, и малое в здешней жизни отвлекает от многого в будущей, а многое в здешней жизни заставляет забыть о малом в жизни будущей». 
Спросили Абу-Хазима: «Кто счастливейший из людей?» И он сказал: «Человек, жизнь которого проходит в повиновении Аллаху». — «А кто глупейший из людей?» — спросили его. И он ответил: «Тот, кто продает свою будущую жизнь за здешнюю жизнь другого». 
Передают, что когда Муса [146] — мир с ним! — пришел к воде Мадьянитов [147], он сказал: «Господи, я нуждаюсь во благе, которое ты мне ниспослал!» И Муса просил своего господа, но не просил людей. И пришли две девушки, и он напоил их скотину и не пустил пастухов вперед. И девушки, вернувшись, рассказали об этом своему отцу, Шуайбу, — мир с ним! А тот сказал: «Может быть, он голоден?» — и он велел одной из них: «Воротись к нему и позови его!» И девушка, придя к Мусе, закрыла лицо и сказала: «Мой отец зовет тебя, чтобы дать тебе награду за то, что ты принес нам воды». Но Муса не желал этого и не хотел следовать за нею. А это была женщина с большим задом, и ветер подымал ее одежду, так что Мусе был видел ее зад, и он зажмуривал глаза. И потом он сказал ей: «Будь сзади, а я пойду впереди тебя». И она шла сзади, пока он не вышел к Шуайбу — мир с ним! Когда ужин был приготовлен...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят третья ночь
Когда же настала восемьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: «И пятая невольница говорила твоему отцу: «И Муса — мир с ним! — вошел к Шуайбу, когда ужин был приготовлен. И Шуайб сказал ему: «О Муса, я хочу дать тебе награду за то, что ты принес им воды. А Муса отвечал: «Я из людей того дома, где не продают деяния будущей жизни за все золото и серебро на земле». — «О юноша, — ответил Шуайб, — ты ведь мой гость, а мой обычай и обычай моих отцов почтить гостя, накормив его пищей». И Муса поел, а затем Шуайб нанял его на время восьми паломничеств, то есть лет, и как плату за это предназначил ему в жены одну из своих дочерей. И работа Мусы для Шуайба была за нее выкупом, как сказал Аллах великий, говоря за Шуайба: «Я хочу женить тебя на одной из этих моих двух дочерей за то, что ты прослужишь у меня восемь паломничеств. И если ты завершишь десяток, это будет от тебя, а я не хочу тебя затруднять». 
Один человек сказал своему другу, которого он долго не видел: «Ты заставил меня тосковать, так как я давно не видел тебя». — «Меня отвлек от тебя ибн Шихаб, — ответил его друг. — Знаешь ли ты его?» — «Да, — сказал спрошенный, — он уже тридцать лет мой сосед, но я с ним не заговариваю». — «Ты забыл Аллаха и потому забыл соседа, а если бы ты любил Аллаха, то любил бы и соседа, — ответил ему друг. — Разве ты не знаешь, что сосед имеет такие же права на соседа, как родственник?» 
Говорил Хузейфа: «Мы вступим в Мекку вместе с Ибрахимом ибн Адхамом, и Шакик аль-Бальхи тоже совершал паломничество в этом году. Мы встретились во время обхода, и Ибрахим спросил Шакика: «Как вы поступаете в ваших землях?» — «Когда имеем — едим, а когда голодаем — терпим», — ответил Шакик. И Ибрахим воскликнул: «Так делают собаки из Балха! Мы же, когда имеем, почитаем Аллаха, а когда голодаем, воздаем ему хвалу». И Шакик сел перед Ибрахимом и сказал ему: «Ты мой наставник». 
Говорил Мухаммед ибн Имран: «Один человек спросил Хамима Глухого: «Что заставляет тебя полагаться на Аллаха?» И тот отвечал: «Два обстоятельства: я знаю, что мой удел не съест никто, кроме меня, и моя душа спокойна о нем. И я знаю также, что я сотворен не без ведома Аллаха, и потому я в смущении перед пим». 
Затем пятая девушка отошла, и выступила старуха, и, поцеловав землю меж рук твоего отца девять раз, сказала: 
«Ты слышал, о царь, что они все говорили о подвижничестве. Я последую их примеру и расскажу часть того, что дошло до меня о великих предках. 
Говорят, что имам аш-Шафии разделял ночь на три части: первая треть для науки, вторая для сна и третья — для ночной молитвы. 
А имам Абу-Ханифа бодрствовал полночи, и один человек указал на него, когда он проходил, и сказал другому: «Этот бодрствует всю ночь». И, услышав это, имам сказал: «Мне стыдно перед Аллахом, что приписывается мне то, чего во мне нет». И стал после этого бодрствовать всю ночь. 
Говорил ар-Раби: «Аш-Шафии целиком произносил Коран в течение месяца рамадана семьдесят раз, и все это во время молитвы». 
Говорил аш-Шафии — да будет доволен им Аллах! — «Я десять лет не ел досыта ячменного хлеба, так как сытость ожесточает сердце, уничтожает сообразительность, навлекает сон и делает сытого слишком слабым, чтобы стоять на молитве». 
Передают со слов Абд-Аллаха ибн Мухаммеда ас-Суккари, что он говорил: «Я беседовал с Омаром, и он сказал мне: «Я не видел человека благочестивей и красноречивей, чем Мухаммед ибн Идрис-аш-Шафии. Случилось, что я вышел вместе с аль-Харисом ибн Лабибом ас-Саффаром, — а аль-Харис был учеником аль-Музани, — и у него был прекрасный голос. И он прочел слова Аллаха — велик он: «Бог день, когда они не заговорят и не будет им позволено оправдаться). И я увидел, что у имама аш-Шафии изменился цвет лица и волосы поднялись на его коже, и он сильно задрожал и упал без сознания. Придя в себя, он воскликнул: «У Аллаха ищу спасения от того, чтобы быть на месте лжецов и в толпе небрегущих. О боже, перед тобою смиряются сердца знающих! О боже, подари мне прощение моих грехов по твоей щедрости и укрась меня твоим покровом и прости мне мое неумение по величию лика твоего!» А затем я поднялся и ушел. 
Говорил кто то из верных людей: «Когда я пришел в Багдад, аш-Шафии был там. Я сел на берегу, чтобы омыться для молитвы, и вдруг мимо меня прошел человек и сказал мне: «О молодец, совершай хорошо омовение, и Аллах даст тебе хорошее и в здешней жизни и в будущей». И я обернулся и вижу — идет человек, за которым следует толпа. Я поторопился с омовением и пошел по его следам, и он обернулся ко мне и спросил: «Есть у тебя какая-нибудь нужда?» — «Да, — ответил я, — научи меня тому, чему научил тебя Аллах великий». — «Знай, — сказал человек, — что тот, кто правдив с Аллахом — спасается, а кто любит свою веру — уцелеет от гибели. Кто воздержан в здешней жизни, глаза того прохладятся в жизни будущей». — «Не прибавить ли тебе еще?» — спросил он. И когда я ответил: «Да», он сказал: «Будь воздержан в этой жизни и жаден до будущей. Будь правдив в твоих делах и спасешься со спасающимся». И он ушел, а я спросил о нем, и мне сказали: «Это имам аш-Шафии». 
Имам аш-Шафии говорил: «Я хотел бы, чтобы люди извлекли пользу из моею знания с тем, чтобы ничто потом не приписывалось мне...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят четвертая ночь
Когда же настала восемьдесят четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: «И старуха говорила твоему отцу: «Имам аш-Шафии говорил: «Я хотел бы, чтобы люди извлекли пользу из моего знания с тем, чтобы ничто потом не приписывалось мне. Споря с кем-нибудь, — говорил он, — я всегда хотел, чтобы Аллах великий поддержал его в истине и помог ему ее проявить. Я никогда ни с кем не спорил иначе, как для того, чтобы проявить истину, и я не думаю о том, изъяснит ли Аллах истину моими устами или устами моего соперника». 
И говорил он — да будет доволен ям Аллах! — «Если ты боишься из-за знания твоего стать гордым, вспомни, чьего благоволения ты ищешь и какого блага желаешь и какой кары страшишься». 
Сказали Абу-Ханифе: «Повелитель правоверных АбуДжафар аль-Мансур поставил тебя судьей и назначил тебе десять тысяч дирхемов». И Абу-Ханифа не согласился. Когда же настал день, в который было назначено принести ему деньги, он совершил утреннюю молитву, а затем закрылся одеждой и не говорил. И к нему пришел посол от повелителя правоверных с деньгами и, войдя к Абу-Ханифе, обратился к нему, но тот не ответил. И посол халифа сказал: «Эти деньги дозволены». Но Абу-Ханифа ответил: «Я знаю, что они мне дозволены, но я не хочу, чтобы мне в сердце запала любовь к притеснителям». — «А если бы ты вошел к ним и старался уберечься от любви к ним», — сказал посол. И Абу-Ханифа ответил: «Я не уверен, что, войдя в море, не замочу своей одежды». А вот слова аш-Шафии, — да будет доволен им великий Аллах!: 
 
«Душа моя, коль речи мои ты примешь, 
Богатою ты и славною вечно будешь. 
Мечты оставь и страстные ты желанья! 
Как часто мечта влечет за собой погибель» 

А вот слова Суфьяна ас-Саури из его наставления Алню ибн аль-Хасану ас-Сулами: «Будь правдив и берегись лжи, обмана, лицемерия и заносчивости, ибо Аллах уничтожает праведное дело одним из этих свойств. Не заимствуй своей веры ни от кого, кроме тех, кто оберегает свою веру, и да будет твой собеседник из воздержанных в этой жизни. Вспоминай чаще о смерти и учащай просьбу о прощении. Проси у Аллаха благополучия на оставшийся срок твоей жизни и будь искренним советчиком всякому правоверному, когда он спросит тебя о делах своей веры; бойся обмануть правоверного, ибо кто обманул правоверного, тот обманул Аллаха и его посланника. Оставь споры и препирательства; брось то, что внушает тебе сомнение, ради того, что для тебя несомненно, и будешь благополучен. Призывай к благому и удерживай от порицаемого — будешь возлюбленным Аллаха; укрась свои тайные мысли — Аллах украсит твои явные действия; принимай оправдания оправдывающихся и не питай ненависти ни к кому из мусульман; сближайся с тем, кто порывает с тобою, и прощай обижающим тебя — будешь товарищем пророков, пусть будет твое дело вручено Аллаху и в тайном и в явном. Бойся Аллаха, как боится тот, кто знает, что умрет и восстанет и что ему суждено воскреснуть и стоять перед всесильным. И знай, что ты идешь к одной из обителей: либо в возвышенный рай, либо в жаркий огонь». 
Потом старуха села рядом с девушками, а твой покойный отец, услышав их слова, понял, что они достойнейшие женщины своего времени. И он увидал их красоту и прелесть и великое образование и приблизил их к себе и, обратившись к старухе, оказал ей почет и отвел ей и девушкам тог дворец, где была царевна Абриза, дочь царя румов, и прислал им то, что им было нужно из благ. 
И они пробыли у него десять дней, и старуха с ними. И всякий раз, как царь входил к ней, он находил ее погруженной в молитву, и ночь она выстаивала, а днем постилась. И в сердце царя запала любовь к ней, и он сказал мне: «О везирь, поистине эта старуха из числа праведниц, и велико почтение к ней в моем сердце!» 
А когда настал одиннадцатый день, царь встретился с нею, чтобы отдать ей деньги за девушек, и она сказала: «О царь, знай, что цена этих девушек выше того, о чем люди заключают сделки, но я не потребую за них ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней, мало это будет или много». 
И, услышав ее слова, твой отец удивился и спросил: «О госпожа, а какова цена за них?». И старуха ответила: «Я продам их только за пост в течение целого месяца, чтобы ты днем постился, а ночью стоял бы на молитве ради Аллаха великого. И если ты это сделаешь — они твоя собственность в твоем дворце, и делай с ними, что хочешь». 
И царь удивился ее совершенной праведности, воздержанию и благочестию, и она стала великой в его глазах, и он воскликнул: «Да сделает Аллах эту праведную женщину нам полезной!» 
А потом он условился с нею, что пропостится месяц, как она его обязала, и старуха молвила: «А я помогу тебе молитвами и буду за тебя молиться. Принеси мне кувшин воды». 
И царь велел принести ей кувшин воды, и она взяла его и стала над ним читать и бормотать и просидела немного, говоря слова, которых мы не понимали и ничего не уразумели в них. А затем она накрыла кувшин лоскутом материк, запечатала его и, подав его твоему отцу, сказала: «Когда ты пропостишься первые десять дней, разреши пост в одиннадцатую ночь, выпив то, что в этом кувшине: питье извлечет из твоего сердца любовь к здешнему миру и наполнит его светом и верой. А завтра я уйду к моим друзьям, людям невидимого мира, — я стосковалась по ним, — и вернусь к тебе, когда пройдут первые десять дней». 
И твой отец взял кувшин, а затем он поднялся и выбрал отдельное помещение во дворце, куда и поставил кувшин, а ключ он положил за пазуху. Люди невидимого мира — святые. 
И когда пришел день, царь стал поститься, а старуха ушла своей дорогой...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят пятая ночь
Когда же настала восемьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан говорил Дау-аль-Макану: «И когда пришел день, царь стал поститься, а старуха ушла своей дорогой. И царь завершил десятидневный пост, а на одиннадцатый день он открыл кувшин и выпил из него и нашел, что питье приятно действует на его душу. А когда пришли вторые десять дней месяца, явилась старуха, и у нее был кусок сладкого в зеленом листе, не походившем на листья деревьев. Она вошла к царю и приветствовала его. И царь, у видя ее, поднялся и сказал: «Добро пожаловать, праведная госпожа!» — «О царь, — отвечала она, — люди невидимого мира приветствуют тебя. Я рассказала и про тебя, и они возрадовались и посылают тебе эти сласти — они из сластей будущей жизни. Вкуси же от них в конце дня». 
И твой отец обрадовался великою радостью и воскликнул: «Слава Аллаха, который сделал моими братьями людей невидимого мира!» А потом он поблагодарил старуху и поцеловал ей руки из уважения и оказал девушкам величайший почет. 
И минуло двадцать дней, как твой отец постился, а в конце двадцатою дня старуха пришла к нему и сказала: «Знай, о царь, я рассказала невидимым людям о нашей любви и сообщила им, что я оставила девушек у тебя, и они очень обрадовались, что красавицы находятся у царя, подобного тебе, так как они, когда видят их, усердно возносят за них молитвы, исполняемые Аллахом. Я хочу отправиться с ним к невидимым людям, чтобы их благое дыхание коснулось девушек, и, может быть, они вернутся к тебе с сокровищами земли. И по окончании твоего поста ты позаботишься об их одеждах. И те деньги, которые они тебе принесут, помогут тебе в твоих нуждах». 
Услышав слова старухи, твой отец поблагодарил ее за это и сказал: «Если б я не боялся перечить тебе, я не согласился бы ни на сокровища, ни на что другое. Но когда ты уходишь с ними?» — «В двадцать седьмую ночь, — отвечала старуха, — а вернусь я к тебе в начале месяца, когда ты уже завершишь свой пост и пройдет время очищения девушек и они будут твои, под твоей властью. Клянусь Аллахом, цена каждой из этих девушек во много раз больше твоего царства». — «Я знаю это, о праведная госпожа», — ответил царь. А старуха после этого сказала: «Ты непременно должен послать со мной кого-нибудь, кто тебе дорог, чтобы он нашел утешение и получил благословение невидимых людей». — «У меня есть невольница румийка, по имени Суфия, и она меня наделила двумя детьми, девочкой и мальчиком, но они исчезли несколько лет тому назад, — отвечал царь. — Возьми ее вместе с девушками, чтобы ей досталось благословение...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят шестая ночь
Когда же настала восемьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: 
«И твой отец сказал старухе, когда она потребовала у него девушек: «У меня есть невольница румийка, по имени Суфия, и она меня наделила двумя детьми, девочкой и мальчиком, но они исчезли несколько лет назад. Возьми ее с собою, чтобы ей досталось благословение. Быть может, невидимые люди помолятся За нее Аллаху, чтобы он возвратил ей детей и она свиделась бы с ними». 
И старуха воскликнула: «Прекрасно то, что ты сказал!» А когда твой отец стал близок к концу поста, старуха сказала ему: «О дитя мое, я отправляюсь к невидимым людям, приведи же мне Суфию». 
И царь позвал ее, и она тотчас же явилась. И когда царь передал ее старухе, та присоединила ее к прочим девушкам. А затем она вышла в свою горницу и, вьшеся запечатанный кубок, подала его царю и сказала: «Когда наступит тридцатый день, пойди в баню, а потом выйди из нее, войди в одну из тех комнат, что в твоем дворце, выпей этот кубок и засни. Ты достигнешь тогда того, чего желаешь, и мир тебе от меня». 
И царь обрадовался и поблагодарил старуху и поцеловал ей руки, и она сказала ему: «Поручаю тебя Аллаху». — «А когда я увижу тебя, о благочестивая госпожа? Я хотел бы не разлучаться с тобою», — сказал царь. И старуха призвала на него благословение и отправилась с невольницами и царицей Суфией. 
А царь прожил после этого три дня, и показался новый месяц, и тогда царь поднялся и пошел в баню и, выйдя оттуда, вошел в одну из комнат во дворце и велел никому не входить и запер дверь. И он выпил кубок и лег спать, а мы сидели, ожидая его до конца дня, но он не вышел из комнаты. «Быть может, он устал от бани, бессонных ночей и многодневного поста и потому спит», — сказали мы и прождали его до следующего дня, но он не вышел» Тогда мы встали у дверей в комнату и начали говорить, возвысив голос, и думали, что, может, он проснется и спросит, в чем дело. Но этого не случилось. И мы сорвали дверь и вошли к нему и увидели, что он уже разложился и его мясо сгнило и кости раскрошились. И когда мы увидели его в этом состоянии, нам стало тяжело, и мы взяли кубок и нашли на его крышке кусок бумаги, на котором было написано: «Кто сделал зло, о том не будут тосковать. Таково воздаяние тому, кто строит козни дочерям царей и портит их. Мы оповещаем всякого, кто прочтете эту бумажку, что Шарр-Кан, прибыв в наш город, восстановил против нас царевну Абризу, но ему было недостаточно этою, и он взял ее от нас и привез к вам, и потом отослал с черным рабом, и тот убил ее. И мы нашли ее убитой в пустыне и брошенной на землю. Так не поступают цари. И воздаянием тому, кто это сделал, будет то, что случилось с ним. Не подозревайте никого в его убийстве: убила его ловкая распутница, имя которой Зат-ад-Давахи. И вот я забрала жену царя, Суфию, и отправилась с ней к ее родителю Афридуну, царю альКустантынии. Мы непременно нападем на вас и убьем вас и отнимем у вас ваши жилища; вы погибнете до последнего, и не останется среди вас живущих в домах или раздувающих огонь, кроме тех, кто поклоняется кресту и поясу» [148]. 
И, прочитав этот листок, мы узнали, что старуха обманула нас, и ее хитрость с нами удалась. И тут мы стали кричать и бить себя по лицу и плакать, но от плача не было нам никакой пользы. 
И среди войск возникло разногласие о том, кого сделать над собою султаном. И некоторые хотели тебя, а другие твоего брата Шарр-Кана. И мы пребывали в несогласии целый месяц. А затем некоторые из нас объединились, и мы захотели отправиться к твоему брату Шарр-Кану и ехали до тех пор, пока не нашли тебя. Вот почему умер султан Омар ибн ан-Нуман». 
Когда везирь Дандан кончил свои речи, Дау-аль Макан я сестра его Нузхат-аз-Заман заплакали, и царедворец также заплакал, а затем он сказал Дау-аль-Макану: «О царь, от плача нет никакой пользы, и польза для тебя лишь в том, чтобы укрепить свое сердце, усилить свою решимость и утвердить свое господство. Ибо, поистине, тот, то оставил подобное тебе, не умер». 
И тогда Дау-аль-Макан перестал плакать и велел поставить престол перед входом в палатку. А затем он приказал выстроить войска, и царедворец встал сбоку, и все оруженосцы встали позади, а везирь Дандан впереди него. И каждый эмир и вельможа знал свое место. 
А потом Дау-аль-Макан сказал везирю Дандану: «Расскажи мне о казнохранилищах моего отца». — «Слушаю и повинуюсь», — отвечал везирь и осведомил его о казнохранилищах и о сокровищах и драгоценностях, находящихся там, и показал ему, сколько в его казне денег, И Дау-аль-Макан выдал войскам деньги [149] и одарил везиря Дандана роскошным платьем и сказал ему: «Ты остаешься на своем месте». И везирь поцеловал землю меж его рук и пожелал ему долгой жизни. 
Потом Дау-аль-Макан наградил эмиров, а затем он сказал царедворцу: «Покажи мне подать Дамаска, которую ты везешь с собою». И царедворец показал ему сундуки с деньгами, редкостями и драгоценными камнями. 
И Дау-аль-Макан взял их и роздал войскам... 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.



Следующая сказка ->
Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.


Другие сказки из этого раздела:

 
 
 
Опубликовал: La Princesse | Дата: 8 февраля 2009 | Просмотров: 11567
 (голосов: 0)

 
 
Авторские сказки
  • Варгины Виктория и Алексей
  • Лем Станислав
  • Распэ Рудольф Эрих
  • Седов Сергей Анатольевич
  • Сент-Экзюпери Антуан де
  • Тэрбер Джеймс
  • Энде Михаэль
  • Ямада Шитоси
 
 
Главная страница  |   Письмо  |   Карта сайта  |   Статистика
При копировании материалов указывайте источник - fairy-tales.su