Гроза и мать

Шел июль 1943 год. Война с фашистами уходила на Запад. До нашего хутора Большой Лычак она не дошла около 100 километров. Мы, детвора, смотрели на нее с ворот, когда немецкие самолеты бомбили станцию Раковка. Нам были видны столбы дыма от взорвавшихся бомб. (Правда все-таки одну фашисты сбросили неподалеку от нас, да и та не взорвалась, но шума наделала много)…
Вслед за войной стали исчезать беглецы. В основном это были люди еврейской национальности. Они возвращались на свою родину: Украину, Беларусь, Польшу… За время их пребывания в хуторе, можно сказать, исчезли фруктовые сады. Они были вырублены на дрова для топки печей. Зима в 1943 была длинной и холодной.
Что еще осталось в память от войны? Длинными колонами шли пленные немцы и румыны, они шли поникшими лицами, оборванные и видимо голодными и иногда из их уст были слышны протяжные песни. О чем пели, никому неизвестно. Но это еще не все что оставила после себя война, для местных жителей большую роль сыграло то, что были вырублены сады, и нам приходилось ходить в степные балки, в которых росли дикие яблоки. Честно сказать они были очень кислые, говорили: «Раскусишь такое яблоко, Москву увидишь».
И вот в один знойный июльский день несколько ребят, в том числе и я, пошли за такими яблоками в сторону хутора Отрога. Мы спокойно нарвали фруктов, как откуда не возьмись со стороны леса надвигалась черная с синевой туча, тут же подул ураганный ветер и начал накрапывать мелкий дождик. Ребята постарше, быстро сообразив, что происходит, в момент слезли с деревьев и побежали в сторону хутора и я, увидев это, сорвал последнее яблочко и ринулся вслед за ними. Но было уже поздно. Сильно сверкнула молния, ударил гром и начался крупный дождь с градом. И я побежал сквозь терновую рощу туда, где росла столетняя в три обхвата верба. И решил там переждать дождь.
Моя мать, (а мне в ту пору было 7 лет, а ей 43), в это время занималась делами в огороде, видя, что надвигается гроза, сразу подумала обо мне. И тут к ней подбежал соседский мальчик и сказал ей: «Тетя Маша, отстал от нас и мы не знаем, где он сейчас находится!» В ту же секунду дождь пошел еще сильнее. И она, тут же не раздумывая, в том, в чем была одета, побежала меня искать. Естественно она знала, куда мы уходили. Мама неслась что было сил, не чувствуя ни ног, ни дождя, с мыслью о том куда бы я мог спрятаться от ливня.
Дерево, под которым я стоял, было далековато от дороги и поэтому, когда пробегала мимо, не заметила меня. Я угадал ее и крикнул: «Мама, я здесь!». Она увидела меня, подбежала, схватила за руку и вывела меня из под дерева. Мы уже были в метрах пяти-шести от вербы, как сверкнула молния, и прогремел гром и так сильно, что под ногами дрогнула земля, и я выронил все яблоки, которые собрал. Когда я нагнулся за одним из них, то за собой увидел горящее дерево, это была та верба, под которой я прятался от дождя. Увидя это мама перекрестилась, взяла меня за руку и мы еще быстрее побежали домой.
Гроза затихала…
Подходя к хутору, нам на встречу ехал Авдеевич и он рассказал о случившемся несчастье на местной птицефабрике: молния ударила в здание, и начался пожар, от удара погибла женщина, работавшая на фабрике.
Это ужасное событие отложилось в моей памяти на всю жизнь. Наверное если не мать, сгорел бы я вместе с вербой.
Мою маму звали Шейкова Мария Кирилловна, простая донская казачка. Она осталась в шестилетнем возрасте без матери, ее мать Елена Степановна умерла в 1918 году, оставив троих детей. Отец в это время служил у Красных в Первой Конной армии у Буденого.
Умерла моя мама в 75-ти летнем возрасте, можно сказать «под коровой»…она ее доила, когда у нее случился инсульт. Вечная тебе память, мамочка.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.