34 глава

Про то как наш праведный Яван Двавловское искушение упрямо преодолевал.

А на следующий день, а вернее будет сказать поутру, когда Ваня кашку уже свою откушал, появился там посланник жалкий Ужавл и ничтоже сумняшеся сообщил Явану, что его князь-предстоятель Двавл к себе требует незамедлительно или, если Ване будет угодно, то приглашает его милость почтительно.
Яваха-то сперва никуда ехать не хотел, но после настойчивых и даже слёзных Ужавловых уговоров нехотя согласился, палицу прихватил и в путь пустился. Приехали они на самоходной колымаге к центру города куда-то и через времечко порядочное прибыли на берег довольно большого озера или гигантского пруда. «Вот это да!» – удивился Яван. Озеро было круглое, не менее чем в полторы версты шириною, обрамлённое аккуратною набережною стеною и блиставшее водою голубою. Там находились небольшие островки с какими-то вычурными строениями на них, а по глади воды сновали узкие без вёсел челны, в которых почти что голые черти и чертовки сидели – при фигуре все сплошь и при теле.
Поминутно кто-нибудь из них в искрящуюся брызгами воду нырял и, рассекая волну длинными гребками, убегавший чёлн догонял…
Но не этот праздник купания привлёк собою особое Яваново внимание; эка невидаль – черти в воде. Да они тут везде… Главным сюрпризом для него было то, что прямо посреди озера, на большущем возвышенном острове массивная высилась пирамида, необычного, надо сказать, вида. Сложена она была из довольно мелких темноватых блоков, или крупных таких кирпичей, и ещё – усечённый верх был у ней. Но самым внимание привлекавшим вот чего было: усечённая пирамидная часть в воздухе как бы неподвижно парила и над стабильным основанием возвышалася горделиво. Это диво и впрямь было необычным, для глаза человеческого непривычным. И как она там висела – черти её лишь знают! Никакой опоры Яван не видал. Может, она к самому небу канатом невидимым привязана была? Хм. В общем, тёмные чертячьи дела...
Ваньке ещё то в глаза бросилось, что обрубок вышний золотом чистым сиял, и на каждой грани его преогромный глаз – по цвету чёрный – был искусно изваян. Явану даже показалося, что центральный глаз прямо на него таращился…
В это время от пирамидного острова узконосая лодочка со стоящим в ней неким чёртом отделилася и плавненько эдак в сторону них устремилася. Самоходом, конечно же, как иначе… У чертей в пекле видно по-иному не можно: всё-превсё ездит на силе безбожной... И тут Яван аж зажмурился, потому что ярчайший сноп света из макушки пирамидной изошёл, небо мгновенно пронзил и в самое адское светило вонзился, но сиё светопредставление недолго длилося и так же внезапно оно закончилось, как и наступило. А Яваха сразу давешнюю ночную иллюминацию припомнил: вон оно, значит, откуда такое чудо – из пирамиды ввысь свет, оказывается, стремился…
Открыл он глаза свои, чуток приослепшие, а лодочка уж тут как тут, возле самого берега. Глянул Яван на приплывшего чёрта – ба-а! – а тож сам Двавл сюда пожаловал! Разодетый – в пух и прах, побери его прах! На нём был балахон просторный, золотом сиявший, драгоценными каменьями украшенный и змеями как водится разукрашенный. На голове – золотой же высокий убор в виде капюшон растопырившей кобры, пасть хищно раскрывшей и за Яваном совсем живыми рубиновыми глазами следившей. Ко всему этому в руке, до плеча обнажённой, предстоятель Двавл загнутый вверху посох держал, и тот посох багровыми огнями слабо мерцал…
–Здравствуй, Яван! – поприветствовал тёмный князь гостя доставленного и улыбнулся ему одними губами, поскольку остальная часть его смуглой рожи на восковую маску больше была похожа. – Милости прошу к моему, так сказать, шалашу!
Яваха лишь головою покивал важно. Ничего в ответ не сказал. А сиятельный чертяка ему рукою делает знак: приглашает в чёлн его никак? Ванька чтож —отказывать хозяину не гоже: в лодочку сиганул ловко, показав свою сноровку, а она даже не закачалася... и задним ходом обратно помчалася.
–Отчего такой нарядный, Двавл? – спросил наконец его Яван. – По какому такому случаю?
А тот опять рот в улыбке резиновой растягивает:
–Так надо, дорогой Говяда. Я ведь, к твоему сведению, верховным жрецом Световора являюся, и мы к его храму сейчас направляемся. Не правда ли, роскошный с виду?
–Да так...
–Хм. Это Световора Мироправителя пирамида.
–Ах вон оно что! А вверху почему часть отрезана... и блестит?
–Это потому, Яван, что мир наш так устроен. Пирамида сия ведь по образу мира построена…
–Как это?
–А вот видишь – основание у пирамиды широкое, а верх узкий? Это для прочности так надобно. А отрезано почему?.. Так где ж ты видал, чтобы верхние с нижними общие тяготы несли? Хе!.. Верх-то почему верх? Потому что знает... Видишь глаз? Вот... А кто, Яван, знает, тот себя от прочих невежд-профанов отделяет, но в то же самое время... он весь процесс возглавляет… Поэтому и золотом верх сверкает, ибо понимают верхние как себе благо добыть, и по-иному никогда не бывает: блага бо на всех не хватить.
Пригляделся Яван повнимательнее – и точно: самый низ у пирамиды чисто чёрным был, но чем выше, тем светлее он становился, так что у самого усечения цвет кирпичей мало чем от белого отличался.
–Ах вона значит как, – сощурился Яван, – ну-ну. А я-то думаю, чего это вы такие вредные – а вы, оказывается, бедные! Богатства-то истого у вас ведь нету – одни блага. Да на лбу рога, чтоб с ближним бодаться и за эти самые блага драться.
А в это самое время лодка к острову причалила одним бортом. Двавл первым на бережок гранитный сошёл, а за ним и Яван не замешкался. Прямо перед ними, шагах всего в пятидесяти, пирамида странная стояла, громадная такая, шагов в двести одна грань... Пошли они вперёд, к громадине сей подходят, а там наверх куда-то крутая неширокая лестница вела, из тех же самых кирпичей выложенная. Остановился поводырь Ванин, приблизившись к основанию, усмехнулся преважно да Явана и спрашивает:
–А как ты полагаешь, из чего эти кирпичи сделаны?
Глянул Ваня на гладкие стены да на крутые ступени: хм... думает, а леший его знает из чего… Кирпичи как кирпичи вроде: этакие кубики тёмные, в локоть высотою и совсем непрозрачные...
–Ну... наверное, из камня, – отвечает он не дюже убеждённо, – из чего же ещё?
–А вот и не угадал, – обнажил зубы Двавл, – вовсе и не из камня! И тем более не из песка…
–Из чего же тогда, а?
Напыжился чертяка, выдал паузу многозначительную, а потом и заявляет рачительно:
–Весь мир, Яван, на воле строителей покоится. Будет воля крепка – и мир прочен будет, а ослабнет она – дело швах: всё рассыплется во прах!
–Ну чтож, – согласился Яван, – это верно. Только, Двавл, то прочно, что не порочно. Воля ведь бывает разная: прекрасная – с Ра согласная, и безобразная – несуразная, и пока я в твоём творении ничего прекрасного не наблюдаю...
–Это отчего же такое мнение?
–А неясно его применение. И тёмного цвета больно много. Да и чересчур крута наверх дорога, а ради чего – снизу плохо видно. А вдруг там ничего хорошего и нету? Будет обидно…
–Хе-хе! Там хорошо, Яван – очень хорошо! Уж я-то знаю...
–А я вот тебе верить сомневаюся. Ты ж на самой верхотуре-то и не был! Так... на подступах только, как говорится, в преддверии ошиваешься, так что... как знать, как знать...
Двавл только хмыкнул презрительно и головою повёл несогласно:
–Да ты язва, Яван! Стоя внизу, о верхе судить невозможно.
–Ещё как можно! Что внизу, то и вверху. Ежели внизу насилие и ложь, то и вверху тож, а если любовь да согласие, то и вверху такая же оказия.
Помолчал жреческий князь, а потом ухмыльнулся и на Явана хитрый взгляд метнул:
–Так, так… Выходит, тебе наш совершенный храм не понравился?
–Не-а, – покачал Яван удалою головою, – а чего в нём ладного? Ну, гора... только рукотворная. Что, мне на неё -- молиться что ли? Да любой утёс на речном берегу куда как красивше будет…
–Тьфу ты! Ну и сравнил... Да пойми ты – пирамида есть символ великий! Она, во-первых, по уму сотворённая, во-вторых – самая что ни на есть прочная, а в-третьих – гармоничная очень. Являет она собою олицетворение неукротимого вверх стремления...
Яваха тогда сызнова кверху голову запрокинул и пристально высь пирамидную обозрел.
–И дался вам этот верх... – пробормотал он, плечами пожимая, – И чего там есть, в верху-то вашем?.. Ага! Шпиль. Конец. Точка. А много ли в точке сути поместится? Хэ-х! То-то и оно!.. Выходит, пустота тама зияет. К чему сии вселенские труды? Чтобы достигнуть в оконцовке пустоты? Так сказать, во все тяжкие кверху пуститься, чтобы в награду в пустоту опуститься? Ну уж нет – охоты на то нет!
–Нет, дорогуша Яван, – вроде как сокрушённо покачал головою Двавл, – у тебя не охоты, а скорее ума нету. Ты часом, Ваня, не дурак ли, а?
–Ага, – согласился охотно Яваха. – В точности! По вашему уму я жить не умею, вот стал быть и дурею. И на родине многие считали, что я того... с прибабахом. Не дюже лестно некоторые обо мне отзывалися: дразнилися, Явашкой-дурачком обзывалися... да я и не обижался – я ж такой и есть: по дурню и честь.
Двавл тогда в глаза Ване посмотрел пристально и промолвил серьёзно:
–Не-ет, ты не дурак. Далеко не дурак! Но что-то в тебе всё же не так. Не так, как надо. Ты очень, очень странный субъект, Яван Говяда…
–А как, Двавл, надо, чтобы было как надо? -- спрашивает его Ваня, вроде как не прикалываясь.
Тёмный же князь, ни слова в ответ ни говоря, подошёл к стене размеренным шагом, чего-то там неразборчиво прошептал и ткнул несильно по камню по одному, невысоко над землёю в стену вмурованному. И, странное дело – словно бы тень кубовидная из кирпича того вышла: серая такая, невзрачная и едва-то-едва прозрачная... Двавл рукою приглашающе махнул и удивлённого Явана к себе подманул. Подходит Ванька, приглядывается – ох ты ж, мамуля родная! – а это не кирпич и не камень вовсе, а... некий человек был тенеобразный, довольно собою-то безобразный, скрученный невероятно и в небольшой объём упакованный – точно молотом волшебным кованный.
Засмеялся чёрт нехорошо, и бац посохом по душе этой грешной! Ему, видите ли, стало потешно. Тень же ойкнула и медленно этак разогнулася, превратившись на Явановых глазах в худющего зело доходягу, который потянулся, широко зевнул, открыл глаза и, узрев Двавла, гипнотически на него смотревшего, спину пред князем согнул весьма раболепно.
Яваха на это чудо глаза таращит, а Двавл усмехнулся высокомерно и этого призрака спрашивает:
–Ты кто такой, а?
Тот сначала ничего не отвечал, будто бестелесными своими мозгами соображая, а потом врубился и говорит, будто листвою сухою на ветру шелестит:
–Я... ваш раб.
–Из чего ты сотворён, раб?
–Из жалкого праха.
–Для чего ты тогда живёшь7
–Для блага.
–А как его получить?
–Надо... любить.
–Кого?
–Себя.
–А ещё?
–Своё...
–Что есть мир, раб?
–Дерьмо!
–Кому надо подчиняться?
–Сильному.
–А кого надо давить?
–Слабого.
–Что лучше всего?
–Кайф!
–И как его получить?
–Добыть...
–При помощи чего?
–Борьбы.
–С кем?
–Со всеми.
–А что такое счастье?
–Хапность, удача...
–Ну и не живи иначе!
Двавл на Ваню глянул снисходительно, а затем к рабу своему повернулся и процедил повелительно:
–А сейчас пошёл вон!
Тот враз сжался, как от удара, а потом на колени быстро опустился и чертячьему владыке взмолился:
–За что, господин, за что?! Я же вам душу продал! И в пирамиду уже попал! О-о-о! А-а-а! Смилуйся надо мною, князь Двавл – я же ваш, весь ваш без остатка!..
И вдруг сила какая-то неотвратимая стала его в землю утягивать, и пока серая тень в бурую землю погружалася, человек сей невыносимо вопил и за что ни попадя хватался... Наконец, одна лишь его голова на поверхности осталася, и едва рот в твердь погрузился, как истошный крик прекратился, и лишь выпученные до отказа глаза в ужасе немом словно застыли и о пощаде ещё беззвучно молили...Только Двавл и не подумал его щадить. Наоборот – подойдя к угрязшему, на макушку ногою он ему наступил и, ухмыляясь злорадно, голову в землю до конца вдавил.
–Что же это ты так безжалостно с рабом своим поступаешь? – спросил чёрта Яван. – Неужто и впрямь не жалко его совсем?
–Ни капельки, – ответил тот, посмеиваясь и бурый песочек ногою утаптывая, – У меня таких хватает… Да и куда ему отсюда деться? Хм! Выползет как миленький! У них тут одна лишь дорога – наверх споднизу ползти, так что их не нужно пасти. Самоорганизация, понимаешь...
–И много у тебя таких холуёв?
–Говорю же тебе – хватает… А в прошлые времена пирамида сия моя чуть ли до самого неба не вздымалася, почитай что все людишки моими кирпичами служили, покуда один баламут в мой стройный великий план не вмешался, и такую поганку замутил, что строение сиё зело укоротил. Ну, да времена те лихие уже проходят – дурить моих рабов более не выходит...
Яван же ничего Двавлу не отвечал – он считал. Прикидывал он и так и эдак, на пирамиду вздыбившуюся поглядывая, а потом возвестил результат:
–Один миллион где-то кирпичей – с небольшим гаком... Али не так?
–Так, так! – засмеялся Двавл. – Почти что тютелька в тютельку... На полтыщи всего миллиона менее. Ну, Корович, у тебя и глаз – алмаз! Как есть алмаз!
–А чего ты, не пойму, радуешься? – удивился Яван. – На белом-то свете людей поболее разов в триста – знать, не все твоими кирпичами желают-то быть?
–Ничего, ничего, – поднял ладонь любитель мурования, – Я, Ваня, терпелив ужасно. Дай только срок – миллиарды моими рабами будут, и вашу вредную правь людишки глупые позабудут…
–А вот тут ты врёшь, каменщик хренов! – воскликнул Яваха и по плечу князюшке огрел. Тот аж чуть в стенку от шлепка богатырского не влетел, и чудной головной убор с головы даже у него слетел. И пока он его поднимал, надевал да поправлял, Ваня ему по-свойски мозги-то вправлял:
–Правь тебе не бирюльки, господин идеист! Мол, поиграли ею людишки, словно глупые детишки, да на фиг и выкинули, будто игрушку какую. Шалишь! Правь, Двавл, везде! Её не задушишь, не убьёшь, не сгнобишь, не своруешь и в стенку не замуруешь! Она и сквозь твою пирамиду когда-нибудь прорастёт, будь покоен!..
Двавл же, плечо ударенное потирая, на Ваню косой взгляд кинул и вверх по ступеням двинул…
–Пошли со мною, Яван, – кивком головы направление он указал, – нам туда...
–Ладно, туда так туда, – Шагнул Яваха на ступеньку ближайшую, а она вдруг как айкнет под его тяжестью – ну совсем как живая!
Яван – назад.
–Эй, Двавл, – кричит чёрту, – не пойду я! Чтож это ты мне – по живым людя́м топтаться что ли прикажешь, а?
Засмеялся тогда тёмный князь.
–А где ты тут живых-то видал? – спрашивает он Ваню, – Эти что ли живые? – и как топнет ногой по ступеньке, на которой стоял – а оттуда вскрик да стон жалостливые вырвались, – Не-а, дохлятина это сплошная... материя всего лишь душевная… Не переживай, богатырь расийский – они у меня выносливые, терпеливые – и не то сносили. А ежели хошь наверх пройти, то иного, чем по головам, нету пути. Ха-ха-ха!
–А, чтоб тебя!.. – пробормотал сквозь зубы Ваня и скрепя сердце по ступенькам этим чудным двинулся, стараясь никакого вреда падшим людям не причинить.
Так наверх они и пришли. У Двавла сплошные стенания с под ног разносилися, а у Вани – попискивания лишь да вздохи... Оглянулся Яван, посмотрел сверху вниз – ого, высо́ко! Лодочки с чертями резвящимися совсем малыми с верхотуры-то казалися, только небоскрёбы окрестные не в пример ещё тянулись выше; с них-то глядя и вовсе все казалися бы как мыши.
Ступил Ваня вслед за Двавлом на площадку, а там темновато: громада золотой части усекновенной над головами их нависла, и только впереди, посередине, какой-то вход был открыт, и яркий свет оттуда струился.
–Идём, – буркнул Двавл негромко, сопровождая приглашение кивком, – тут уже недалёко.
И едва они той светлой середины достигли, как сверху сама собою лесенка опустилася, и Двавл первым по ней в проход светящийся поднялся; ну и Яваха, конечное дело, внизу не остался, по лестнице он вбежал и внутри золотой пирамиды оказался. Смотрит он, а там пустотелое помещение устроено – тож, значит, пирамидальной формы, не очень собою большое, сажён шесть всего в высоту, зато всё внутри золотое. Заметно было, что отделки на поверхности стен не было никакой: сплошной везде был кирпич золотой, по размерам тот же, что и в основании... Наверное, думает Ваня, в сих кирпичах тоже пленники заключены – из тех несчастных людей, кои чертовской властью скручены...
Непонятно откуда исходившим светом помещение освещено было ярко. Золото стен так и блистало. А Ванюхе не по себе вдруг стало. Как-то так нерадостно. И на душе гадостно. А отчего – не ясно.
Там ещё стол и кресла стояли прекрасные, прямо посередь зала. Стол был круглый, большой, золотой, ножки – из драконов лепленные, а рядом вокруг расставлены были кресла великолепные, числом всего тринадцать, так те из змей витые. Тоже, вестимо, золотые.
–Ну что, Яван, – широко улыбнулся хозяин, – прошу садиться! Надеюсь, что нам с тобой удастся договориться. Уверяю тебя – ничто и никто нам здесь не помешает, так что... давай-ка поговорим по душам!
–Пустое, князь, – махнул Яван рукою, но на кресло ближайшее уселся, на спинку откинувшись и ногу на ногу закинув. Палицу свою он рядом поставил и твёрдым голосом добавил: О главном мы уже перемолвились, всё как есть перетёрли, и мне всё ясно и понятно. Не пойму – чего тебе ещё от меня надобно?
А Двавл тоже напротив богатыря сел, на посох свой опёрся и пронзительным взором в героя вперился.
–Вот что, Яван, – начал он как-то внушающе, – сперва дай мне торжественное обещание нашей предстоящей беседы содержание никому не разглашать, а то нам, – и он покачал головою, – очень не сдобровать...
Подумал малёхи Ванюха, почесал, не торопясь, своё ухо да и отвечает:
–Добро! Обещаю.
–Хм! – потёр руки Двавл. – Ну и ладно.
А потом заметно оживился и с такой речью к Ване обратился:
–Слушай, Яван, помнишь как я давеча тебе рассказывал, что заманил тебя в пекло ни кто иной как я?.. Ты подожди, не удивляйся, а лучше понять меня постарайся...Ты, Ваня – богатырь, в себе бога держатель, а я – чёрт, вольный предприниматель. Надеюсь, ты Тризну ведаешь, а?.. Вижу, вижу, что знаешь, но вкратце позволю тебе некоторое напоминание, дабы у нас не возникло взаимонепонимания. Хе-хе! Допустим, тебе более творческое начало по нраву, мне – разрушительное... А вот скажи: когда сии начала борьбу меж собою на время прекращают и силы свои в единый кулак объединяют?.. Правильно – когда защитительное начало, чрезмерно окостеневшее, сокрушить желательным они считают. И каждое из них свою пользу от сего процесса получает: первое – новое творит, второе – старое растворяет... Надеюсь, ты меня понимаешь?
–Понимаю-то понимаю, – отвечал ему Ваня, – да только в одно я как-то не врубаюся: ты же, Двавл, не только разрушение в себе несёшь – в тебе и творчества злого пропасть сколько, да и защитительства не менее... Ой, князь, темнишь – не то чего-то говоришь!
–Хе-хех! – усмехнулся Яванов собеседник весело, но глаза у него блеснули хищно. – Так я же, Ваня, это для упрощения. Так сказать, схематично...
–А врать всё равно не этично! Валяй-ка, Двавл, без этих кривотолков – ей-богу, более будет толку.
–Ну что же – прямо так прямо! – воскликнул тогда хозяин и стукнул по полу посохом в энтузиазме. «Ой!» – ойкнула под ним плита золотая, но чёрт внимания на такие пустяки не обращал и далее вещать продолжал: Слушай, Яван Говяда – помоги мне Чёрного Царя с трона скинуть и в прах его, самодержца самовластного, низринуть! И тебе и мне это во как надо! – и он повыше головы уровень надобности показал. – Ты что же думаешь – так-таки он добром тебе Борьянку и отдаст? Ха! Ты чё, Вань, мечтатель? Отдаст – как бы не так! Да он скорее сам отравится или угробить как-то тебя решится, чем дочки – вещи то есть своей – лишится... К тому же ещё публично и в форме для себя унизительной, что для владыки его уровня и вовсе-то неприлично... Так что, Яван, давай-ка силы наши тактически объединять – уж против нас-то старому пердуну не устоять! А? Как полагаешь?
Задумался Ваня, услышанное переваривая, и ничего не ответил сразу. Сидел он и изучал молча эту заразу. Наконец до чего-то он там всёж додумался, более не смолчал и таково чёрту подлому отвечал:
–Н-да-а... Ну и нравы в аду у вас! Супротив отца родного козни плести... Ни стыда у вас, чертей, нет, ни совести!
–Да брось ты, Яван, ханжить! У нас с совестью не прожить! И папаша, скажу, из Черняка нулевой: он что, больной головой, чтобы на родню свою полагаться? Ну уж нет – царю нужен эффект, а не какие-то там родственные связи; он, бывает, вообще никого, зато преданного в князи из нижней грязи поднимает. Лишь бы верно ему служил. Ну, тот и рвётся изо всех сил, выслуживается... Правда, породу не обманешь, и среди ближнего царёва окружения, без малого исключения, лишь родня наша занимает положение, а прочие-то наперечёт – не в счёт. Хе-хе!
–Ну так... – поморщился Яван, – как-то всёж я не пойму... и причины не найду: чтож вам мешает жить-то в ладу?
–О-о-о! – воздел ладони кверху Двавл. – Плохо всё же, видать, ты нас знаешь! Ну на кой ляд сдался нам твой лад?! Э-э-э! Скукотища... Нам, Вань, схватку подавай, борьбу, интриги! Нам куда как лада интересней всевозможных воль непредсказуемое столкновение и козней коварных тайное переплетение… Лишь тот сладчайший мёд побед пивал, кто поражений горечь едкую познал! Нет в мире радостней нам слышать вести, чем если враг твой уязвлён стрелою мести!.. О Яван, бедный ты наивный витязь – всё ж в нашем мире относительно! И уж без сомнения лучше быть первым в аду, чем последним в светлом раю. Но первым! Первым!!! Не вторым, и не сто вторым! Ты – наверху! Царь!!! Трепещите, жалкие твари!.. Но ужели тебе не знакома жажда власти? Как-то не верится, право...
Опять не сразу ответил чёрту Яван. Подумал он чуток, поразмышлял без торопливости над услышанным, пальцами по столу побарабанил да и говорит:
–Знакома коню корова, да ни к чему – кобылу бы ему! Видно, низко надо упасть, чтобы так возжелать власть... Вы, я гляжу, черти нахальные, истые уроды моральные: даже родных своих ни во что не ставите, это ж невозможно даже представить!
–Да. Да! – воскликнул в запальчивости Двавл. – Вот такие мы плохие! А чего ты хотел? Тут чай не райский удел – тут ад, а в аду всяк себе лишь рад! Может, ты думаешь, Черняк другой? Дай покой… Благородства в нём... капля всего лишь была, да и та пересохла. Он же, ангел, пока правил, тьму-тьмущую своих отпрысков в душемолку направил. И ежели даже я – я, левая его рука! – ненароком ему подставлюсь, то моментально туда же отправлюсь. Заговоров супротив своей персоны этот держиморда не прощает – даже сыну своему не попущает. А между делом и прочих, до его короны охочих, зело стращает. У него же, Ваня, величия своего мания…
–А это, князёк-световорец, твои заботы, – отбоярился от чёрта Ванька, – заговор плести у меня нету охоты. Я ведь, между прочим, не заговорщик. Я с Чёрным Царём договорщик. Вот последнее царёво задание выполню, Борьяну в жёны себе добуду и от вас, от подлых чертей, навсегда отбуду. Так что, Двавл, я пошёл и можешь считать, что общего языка я с твоей милостью не нашёл...
И уж было решительно подниматься он стал, да только энергичный князь его опять удержал.
–Погоди, Яван, – он ему сказал, – не спеши, лучше выслушай... Я тебе тайну одну раскрою, ничего от тебя не скрою! Так вот... третье твоё задание будет невыполнимым, ибо пошлёт тебя царь к цели мнимой. Что уж он там задумал, я не ведаю, до поры до времени он и мне свой план не поведал – только знай: задачу тебе нипочём не решить и Борьяну, соответственно – не получить!
Тут Яван и призадумался. Да уж, мозгою шурупит – положение... Не похоже, чтобы Двавл тут приврал – ему ли о царских задумках, хотя бы и в общих чертах, не знать! Чёрту этому ушлому он, правда, и не думал уступать: не было ещё такого случая, чтобы Ваня от слова своего отказался... И решил он тогда немного схитрить: чуток вроде поддаться, но на крючок мерзавцу этому не попасться...
–Хм! – хмыкнул он свирепо, почесав свою репу. – Ну и что я, допустим, должон буду сделать, чтобы бунт тебе помочь замутить? Охрану царскую штоль перебить?
–Зачем? – широко Двавл улыбнулся, душою видимо встрепенувшись. – Бить охрану не надо, дорогой Говяда. Сиё дело может и лестное, но совсем бесполезное: царь-то наш даже и один – вовсе непобедим!
–Да-а? – удивился Ваня. – и какого же рожна сия затея тебе нужна, если от неё толку, что искать в стогу иголку?
Улыбнулся снова хитрый жрец:
–А оружие твоё волшебное? Надеюсь, про шкатулку ты не забыл, которую погубленный тобою Ловеяр тебе подарил, а? Есть она у тебя?
Яван по торбе своей похлопал ладонью и заявляет довольно:
–Как не быть – есть.
–Так вот, Яван, удара его неотвратимого Чёрному Царю точно не снесть! Ангел его знает, каким таким неведомым макаром оно у дядьки моего оказалось – было это давно – а только воистину действенно оно! Поговаривают, что во времена незапамятные Черняк сиё оружие против своего папаши, деда моего стало быть, с успехом великим применил, а Ловеярка, ворюга, его украл, после чего на волю из пекла тягу дал и на брательника своего царственного с высокой башни плевал. Вот так… Значит, мог себе позволить дерзить да своеволить. В противном же случае он бы уже давно в душемолке оказался, коли бы не в натуре он сильным был, а только таким казался... Так что, Ваня, давай-ка полюбовно с тобою договоримся: ты мне Ловеярову шкатулочку отдаёшь, а я тебе – что хошь!
Яван же на сей раз не затылок, а нос себе почесал и вот чего, подумавши слегонца, заговорщику этому придворному сказал:
–Не-а, не пойдёть, недру́же Двавл! Сиё оружие я тебе не дам, оно мне и самому пригодится. Мало ли чего могёт случиться...
Ну а чёрт, Яванов ответ услыхавши, сразу ничего ему не возразил, а лишь глаза сузил и губу чуток закусил, дальнейшие ходы видимо обмозговывая...
–Да ты, Двавл, не боись, – продолжал Яван бойко, – я тебя не выдам. Могила! Не дятел я ведь, и не плотник, и вообще стучать я не охотник, а только слово есть слово: коль пообещал, так держись, а нет, так крепись и языком вперёд не торопись. Повторяю ещё раз: договор у меня с царём, и я его обязан блюсти, а по-иному я не согласный себя вести. Так что, княже, не взыщи – другие пути поищи!
–А-а-а! – в раздражении некотором находясь, махнул рукою чёртов князь. – Какой ещё там, к ангелам собачьим, у тебя договор! Ерунда это! Блажь! Ненужное и вредное стеснение... Черти, к твоему сведению, договоров с людьми не блюдут – как хотят, так себя и ведут…
–Ага!.. – воскликнул живо Яваха. – Вона, значит, у вас как! И впрямь был бы я дурак, если б тебе сдуру поверил, а ты, выходит, слову своему данному вовсе не был бы верен!..
Чертище тут не растерялся и весело расхохотался, но глаза его жгучие острого взора с богатыря не спускали: так и жгли его насквозь, так и прожигали...
–У меня, Яван, без обману, – принялся он собеседника неуступчивого убеждать, – я ж спокон веку на договорах с вашим братом сижу, так что словом своим вполне дорожу. А за шкатулочку твою я тебя стократ одарю. Клянусь вот головою!..
И он по головному своему убору посохом постучал, отчего раздался чисто малиновый металлический звон, который ещё долго в зале том пустом рассыпчато звучал...
–Я ведь чёрт деловой, – Двавл продолжал, – ты – мне, я – тебе, и оба будем не в накладе, а каждый при своём барыше и при собственном ладе.
–Как, говоришь, бишь одаришь? – Ванька поинтересовался.
–Хм. Как, как? А вот как… Черняка этого, косного тирана, спихнём мы с тобою к едреней маме – это раз! И мне будет хорошо, и тебе не худо. Далее идём... Никаких чудищ-юдищ, драконов и жутких фантомов обязуюсь я тогда на белый свет более не посылать, дабы народишко тамошний не пугать – это два! Ну разве такое послабление для человечьего племени не приобретение? Да делайте себе что хотите, и чего вам в голову взбредёт, так себя и ведите! Не возражаешь? Во же клёвое предложение! Как, Вань, полагаешь?
Посмотрел Яван на Двавла зело внимательно, а по евоной харе и понять ничего было нельзя: краешками губ лишь, гад, усмехается, а на лице маска непроницаемая, как чёрту хитроумному и полагается. Да уж, смекает Яван, дождёшься от тебя добра – порода-то ваша лисья – сплошь мастера закулисья… Видно, тактику белосветскую решил князюшко бесов поменять, чтобы излишне людям о своём существовании не напоминать. И вообще, клёвое дело для рыбака лишь ладно, а для рыбки ведь оно досадно.
–Ну-ну, – Ванюха кивнул, – валяй, валяй – речь свою продолжай.
–Ага. Так вот. Людишек мы лишь изредка тревожить будем, да и то по ночам... чтоб слишком не скучали. Ха-ха! А чё, контролировать их всёж как-то надо, а, Говяда? Кое-где, кой-кому, кой-когда в различных образах явимся: одного попугаем, другого на нужный путь наставим да разным умениям чудесным научим. Но это не массово у нас будет происходить, а выборочно, от случая к случаю, и не внешне, а как бы изнутри. В общем... это будет три…
Опять тут Яваха головою туманно кивает, но реплики никакой покамест не кидает, а Двавл между тем свою тему далее развивает:
–Ну и напоследок – так и быть! – делаю я тебя, Ваня, мировым государём самым великим! А что – правь, рули, и меня благодари! Как-никак, а «Царь царей» – это звучит гордо…
И чёрт тут скроил прехитрую зело морду.
–Доселе, – продолжал он петь, – такого титула на белом свете могли лишь хотеть. Многие о мировом господстве-то мечтали, да только шиш они без масла получали! А ты – царя всехсветского обрящешь титул, и над прочими владыками безмерно возвысишься! Один лишь я повыше тебя буду стоять, но это так, пустячок, мелкая формальность. Мешаться в твои дела я особо не собираюсь: ты, Ваня, сам будешь с усам – правь себе как пожелаешь! А моё дело сторона, и власть пекла никому другому не будет видна... Ну что, думаю, ты теперь не будешь таким упёртым, а? Ха-ха!.. Это, значится, у нас будет пунктом четвёртым. Само собою, и Борьяну с собою ты можешь взять! Полагаю, что теперь-то, Говяда Яван, ты будешь согласен? А? Что сидишь безгласен?
А Яваха прищурился, лицом нахмурился, губу задумчиво покусал, уже в который раз башку себе почесал да и махнул рукою энергично.
–Ни хрена не согласен! – возгласил он голосом молодецким. – Не годится! Я, Двавл, не готов купиться.
Искуситель искусный аж чуть со стула свово не рухнул.
–Фу ты, и недотёпа же! – выдохнул он раздражённо. – Да ты и впрямь видать-то дурак! А чего, позволь спросить, тебе не так? Отчего такое решение глупое принимаешь? Может, ты действительно того... слегка не догоняешь? У тебя ведь не наши – другие обычаи, и мозги у тебя не человечьи даже, а бычьи. Хе-хе!
–А вот так само, – Яваха, усмехаясь, отвечает, – не желаю и всё! Как хочу, так и ворочу. Дело ведь это моё, соглашаться на твою лажу али нет. Вот и весь тебе мой ответ.
–Ну что же, – развёл чёрт тогда руками и посмотрел на Ваню, как на конченного дурака, – коли так, то ладно. Хотя слегка за тебя и досадно... Я, Ваня, высшего, признаться, был о тебе мнения, ибо считал что сила твоя лучшего достойна применения…
И ладонью по бородке своей холёной провёл да тут же на другое разговор и перевёл:
–А вот не желаешь ли ты, Яван, на моего любимого раба полюбоваться? Раз не хочешь ты царской для себя чести, так у меня другие претенденты на это место есть. Во, скажу тебе, креатура! Человек это большого понятия и великой культуры, будущий возможный царь царей, коего нету мудрей и хитрей!
–Чё ты сказал? – не въехал сразу Яван. – Что там у тебя ещё за халтура?
–Э, нет, дорогой, не халтура, а сильная в моей игре фигура. Не царь он на поле, нет... пожалуй, что ферзь... В общем-то он, как и ты, человек, правда сейчас не живой, а навный, но по норову многим чертям равный. Изволь, коли хошь, погляди, какие у меня есть люди...
Ну, Ваня не выказал никакого несогласия, и тогда Двавл с места привстал, посох свой блескучий взял, над головою его поднял и в самый верхний угол направил. Шепнул он чего-то гортанно и, не сразу, а через времечко малое, появляется из потолочного угла... кирпичина формы пирамидальной… По величине был он не дюже большой, такой же примерно как и остальные, только грани его не золотом даже блистали, а полированным алмазом-диамантом... Этот наверное на самой пирамидной верхушке торчал, смекнул сразу Ваня, и собою всё это чертячье сооружение венчал: ишь, особый-то он какой, не как прочие, а другой…
А кирпич сей алмазный по воздуху сверху опустился преплавно, постепенно собой прояснился, и стал видим внутри человек какой-то, плотненько в форму свою упакованный. Двавл же усмехнулся, посохом своим до кирпича коснулся – толечко вжик! – и пред ними тип какой-то странный возник. Не босой он был, не нагой, а в одежде, наоборот, дорогой – правда, в мрачной, чёрной такой и длинной, доходившей ему почти до пят, и к тому же зловеще переливавшейся, так что казалось, что старик этот чёрным пламенем был сплошь объят.
Да, то был давно немолодой уже мужчина и, сразу было видать, что самого высочайшего чина. Лицо у него было какое-то хищное, худое, седою обрамлённое бородою, носяра большой, горбоносый, а глаза узкие и тёмные как вар, и даже слегка раскосые… На лысой же, как шар, его голове не торчало ни волосочка, лишь чёрная, небольшая, золотыми змеями вышитая шапочка покрывала самую его макушку, и под нею немалые совсем красовалися уши.
Украшений же на сём вельможе почти что никаких не было, только на груди, на толстой златой цепи висел крест чертячий в виде острых мечей кованных, змеёю ненасытною окольцованных.
Заприметив Двавла, в гордой позе стоящего, старик ладони сухие пред собою сложил и, не теряя достоинства, голову перед тёмным князем склонил. И, странное дело, Двавл поклоном же рабу своему ответил, тем самым как бы на равных с собою его приветил.
–Здравствуй и бла́гоствуй, дорогой Жадияр! – возопил радостным тоном хозяин. – Как тебе, великий могурадѐй, спалось-почивалось, не слишком ли тело твоё душевное зажималось?
–Благодарю тебя, княже Двавл! – царственным голосом ответствовал Жадияр. – Были отдельные неудобства мелкие, о коих не стоит и вспоминать, ибо нам ведь к тискам необходимости не привыкать. Всё это целиком и полностью порциями животворящего света возмещалось, в которой душа моя поникшая, по милости твоей великой периодически купалась... Не то меня, княже, беспокоит, что я тут терплю стеснение, а то, что всё ещё нет мне на белом свете должного применения. Доколе, господин князь-предстоятель, я буду тут ещё ждать? Не пора ли мне в истом свете себя уже показать?
На хитрой же роже Двавловой после слов сих вопросительных аж умиление неподдельное проступило. Руки для объятий он распахнул, к этой своей креатуре шагнул, по дружески его в натуре приобнял, по спине ладонями похлопал и на кресло ему указал, при этом сказав:
–Хвалю! Хвалю тебя, могучий радей, из всех-то радеев могурадей! Именем хвалю Великого Змея! Усердие твоё, я вижу, явное. Воистину стремление твоё послужить человеческому роду весьма похвально. Но! Не будем всё-таки торопиться, потому что условия для твоего всемирного воцарения должны ещё сложиться…
–А пока, дорогой Жадияр, – воскликнул деловито Двавл, – позволь тебе моего странного гостя представить! Вот – собственной персоной некто Яван Говяда, коему палец в рот класть не надо! Хе-хе! Рекомендую! Большой, между прочим, любитель совать везде свой нос и встревать куда ни попадя со своими едкими вопросами. Хм!..
Только сейчас обратил Жадияр на Явана взор своих тёмных глаз. Спокойно этак на него посмотрел, не поклонился и в лице не переменился. Как и у многих прочих вельмож, у этого выкормыша чертячьего была чугунная и непроницаемая рожа.
–Поравита, папаша! – Яваха в улыбке расплылся и шутливо сему обалдую поклонился. – А скажи-ка пожалуйста, чего это ты в такую чёрную неря́су облачился? Нешто у тебя какой траур случился?
Смерил старик парня нахального взглядом эпохальным, головою осуждающе покачал и таково отвечал:
–Земля, юноша, планета далеко не лучшая. Она есть юдоль страданий, безнадежных притязаний, пустых исканий и горьких раскаяний… Тяжела людская доля – нету для духа вольного тут простора. Поэтому истинный пастырь человеческий не должен никогда об этом забывать и видом своим смирённым, донельзя приземлённым людишкам угнетённым обязан о сиём положении прискорбном напоминать всечасно. Жизнь, парубок, более скучна и ужасна, чем весела и прекрасна…
–Эка ты загнул, старче! – ни в какую не согласился с ним Яван. – Да с чего это ты решил, что правильнее будет мотать себе жилы, чем Свету служить? У нас не принято так…
–Хм, а как у вас принято?
–А вот так… Тот страдает, кто духом Ра не обладает, кто беден истинно, не богат – всякий там злой гад. Али глупец. Одним словом – кто не молодец. А богатые люди в Ра бытают, и препятствиям истинным, на жизненном пути встречающимся, они лишь рады, и Дух Святой за труды праведные имают в награду…
Яваха после этой речи приумолк на чуток, а затем за шкуру львиную златую подёргал и пальцем на Жадиярову одёжу указал. Да и сказал:
–А я, папаша, ещё то заметил, что чёрного цвету на белом-то свете почти что и нету. Разве что сажа одна черна, да на черта она нам годна?..
Не ожидал Жадияр от младого богатыря такой острой наблюдательности, но виду особо не показал; лишь брови у него малость на лоб полезли да глаза рачьи из орбит повылезли.
А доселе молчавший и за этой беседой заумной наблюдавший Двавл в эту минуту с кресла привстал и откланиваться стал.
–Я вижу, вы тут без меня не соскучитесь, – он ухмыльнулся. – К сожалению великому вынужден вас покинуть: что поделаешь – дела… Но я ненадолго от вас отлучусь – скоро, скоро ворочусь.
Да резко повернулся, о посох свой обопнулся, к проёму неспеша пошёл, по лесенке вниз полез – и исчез. А Жадияр в задумчивость погрузился и Явану отвечать не торопился...
–Хм… – усмехнулся он наконец. – Да, Яван, в чём-то с твоими суждениями можно и согласиться, ибо без пряника в нашей жизни обойтись не можно, но давать его надо дозированно и осторожно, под зело строгим контролем, в соответствии с играемой индивидуумом ролью… Кто на наши чертограммы окажется падок – того мы угостим пряником сладким, а кто нет – тот не получит от нас конфет. Основную же рабочую массу переведём мы на хлеб да на квас, ведь это говно слишком баловать запрещено. Пускай они о благе сладком лишь мечтают, а сами в путах нехватки нескончаемой пребывают – им же будет лучше, породе сучьей! Занять их надо, уважаемый Говяда Яван, и причём постоянно: пускай пашут, жрут свою жалкую кашу, а по праздникам пьют да пляшут, то есть выпускают пар… Нельзя им давать на покое размышлять – они на лучших работать должны, а не на себя… А ежели их в нашем постоянном попечении не оставить, то что их на наше благо трудиться заставит? Ну что? Что?.. Совесть, может быть? Правда? Мораль?.. Пустые и вредные слова! Человек – существо грешное, порченное и духовно скорченное. Эгоист! Во всём буквально он ищет лишь интерес свой личный, потому что он – зверь хищный! А чтобы этих зверей в рамках порядка удержать, нужна мощная, всезнающая и беспощадно карающая власть. Держава, Яван!.. Дабы своевольная людская голова как надо соображала!.. Не-ет, паря, польза и благо из человечьего стада красивыми словесами не добываются – они силой и хитростью из него выжимаются, как из мокрого полотенца вода. Да, да. Это великое и неглупое стадо мудро пасти надо, уважаемый Говяда! А пасти – значит, спасать, на нужный нам путь всемерно наставлять и от всяких нежелательных превратностей сию кодлу неразумную оберегать... Надеюсь, сокол мой ясный, ты со мною в этом согласный?
–Да как тебе сказать... – начал Ваня отвечать, – согласие правое дело красит, а неправое безобразит. Я вот чего простым своим умишком думаю: пастуху ведь стадо для себя лишь надо... ради шкур да мяса. Вот тебе и весь спас! Пастырь, папаша, не спасатель… А человек и впрямь нижним своим рассудком может ниже любого зверя пасть, это верно, но в то же самое время, если взяться за правое дело, он может преодолеть путы грешного тела; до самой истины такой герой способен подняться и с Ра в сердце своём сможет он общаться... Так что наше дело не безнадёжно – преобразовать себя ещё как можно! Человека, пастырь ты тайный, нужно не кнутом и пряником пасти, а надобно помочь ему правый путь обрести. Как, спросишь? А словом. Делом. И личным примером... Пускай по правой дороге каждый сам идёт, ну а коль упадёт – тогда пусть сильный ему чуток поможет, и опять, значит, своими ножками по жизненным топает дорожкам...
–Э, нет! – решительно запротестовал могурадей. – Это уж нетушки! Никакой самостоятельности! Никакой! Уж поверь-ка мне, а это проверено. Ведь животное человек хотя и говорящее, а для самостоятельной жизни мало годящее. Сам-то по себе он ничего и не стоит: тушка мясная, кожей покрытая, да душка пустая с хотеньями скрытыми… Человеческий матерьял и впрямь преобразовывать надобно, дорогой Говяда – на наш лад его организовывать! И на планетке Земле горемычной, или как друзья мои говорят – на Вороладе, в оконцовке всего лишь один должон быть владыка: всего мира подлунного полноправный государь! Ему одному и карты в руки, и всё людское поголовье – ему на поруки!..
Явану, дело ясное, реченное этим гадом стало не по нраву. Порешил он тогда найти на вредного говоруна управу. Только как? Истую личину у лицемера ведь выявить не пустяк...
–Со страстями совладай, – сказал он твёрдо, – вот и будешь государь! А и далее уймись – к власти больше не стремись!
А Жадиярище, то услыхав, в ладоши хлопать стал: как бы, тать, Явана решил поддержать. Правда, на свой манер, не знающий никаких мер...
–Верно, Яван, верно! – принялся он хвалу Ване петь. – Сверхчеловек должен страстями своими сильными как послушным оружием владеть – тогда и массами народными нетрудно будет овладеть!
–Ну и как успехи? – Яваха его спрашивает. – Ты уже овладел?
–А как же! – усмехнулся снисходительно Жадияр. – Своими страстями я управляю досконально. Душою своею в том ручаюсь!
–Ну, не знаю, не знаю, – покачал головою Ваня, – Поди врёшь, заливаешь... Может, ты и в самом деле кой-какими страстишками овладел... акромя одной, но зато какой!
–Очень любопытно, очень! – опять усмехнулся сей злодей, именуемый фальшиво могурадей. – Прошу назвать её, не таить!.. Ха-ха! Да быть такого просто не может!
–Как не мочь, когда ты алчность свою, папаня, не в силах превозмочь! Она ум твой озабоченный, набекрень скособоченный, вечно гложет, как ненасытная пьявка силы твои лучшие пьёт и покою никакого душе твоей не даёт. Разве не так?
–О, Яван, Яван! Какой ты всё же... болван! Ну не понимаешь ты главного, нашей основной и, можно сказать, сквозной чертограммы, которая даже самых злых и нелюдимых человечков объединяет и неуклонно мировую державу возводить пособляет... О, сладкий миг обладания! Что может сравниться с тобою! Воистину, ты миг золотой!.. Как хорошо иметь и распоряжаться! Как завлекательно и интересно за новые и новые приобретения сражаться! Каким могуществом ты обладаешь, когда ясным умом своим понимаешь, что всё вокруг твоё: земли и воды, страны и народы, самые совершенные творческой мысли порождения и самые разнообразные и утончённейшие наслаждения!.. Ты – царь!!! Бойся, подневольная тварь, сгорай от желаний своих неутолённых, ибо ничто так не покоряет человека, как перспектива увеличения своего имения! Пусть недочеловеки терпят, пусть завидуют, пусть мечтают, пусть даже владеющих клянут – зато алчущие человечки не дерзнут на бунт, кроме некоторых исключений, вызванных недоразумением, лишь подтверждающих сиё правило золотое. Зачем им рисковать и против власть имущих бунтовать, когда без шуму и пыли ближнего своего можно обобрать? О, Яван, это великая азартная игра – приобретать!..
–Ну и ну! – Ванька в ответ усмехнулся. – Первый раз слышу, чтобы хворый и болезный гимны бы пел своей болезни… Ведь истое благо, Жадияр, в покое и вечности обретается, а цельность и покой на единстве лишь зиждутся. Ты же ущербный, коли вечно к дополнению яро стремишься! Да и какое там в яви обладание! Так – одно лишь наваждение жадное: сейчас вроде чего-то достал, а завтра взял и всё потерял... А потом тому, кто чем-то обладает, вещь эта постепенно надоедает. Не радует. Не веселит. Даже и раздражает. И кнутом алчности нехватка мнимая стегает… Алчность ведь, Жадияр, субстанция ненасытная, и судьба калек, ею поражённых, незавидна. Сколько бы человек алчный пожар этот шкурный в себе ни разжигал, а мало кто голод алчности утолял. Лишь тот, кто в душе и духе ищет приобретения… А ваш-то брат часто богатству своему и не рад. И никакими новыми имениями и дорогими накоплениями зев этой демоницы не забьёшь и зуда непреходящего не уймёшь, ибо ты воистину беден, а Бога в душе-то и нетути! Эх, не по тому ты, дядя, пошёл пути…
Нахмурился старикан сурово, очами гневными Явана ожёг и произнёс убеждённо:
–Чушь! Дерьмо! Суесловие!.. Только наш путь единственно верен, только наш! Лишь мы, мыслители и деятели богоравные, дадим людским массам необходимое, главное: работу, вечную практическую заботу, кой-какую еду, над головою крышу, божественные поучения, и нам полезные развлечения... Больше этому быдлу ничего и не нужно, потому что у этого скота на первом месте не духовное, не мутное правое дело, а рот и тело. Пока чавкает рот, доволен и урод! Ха-ха! А слишком много думать людям неразвитым вовсе и не надо, уважаемый мой Говяда! Эта высшая утеха – для сверхчеловека!
–Ага. Понял. – расплылся в улыбке Ванька. – Вона, значит, куда вас понесло… Выходит, могунерадей Жадияр, ты не простой человечек, а штучка рангом повыше, к мудрости мировой чуток поближе? Верно?
–Совершенно верно, уважаемый оппонент! Сей факт очевидный не подлежит сомнению, и я именно такое занимаю положение.
–О, тогда для меня большая честь с таким чудом невиданным за одним столом сидеть и о смысле жизни с ним галдеть!.. А вот скажи-ка, высокомерный ты мой, допустим ты и впрямь тот, за кого себя выдаёшь... Ну и чтож! Чего ты в результате добился? Какие такие блага, вольный орёл, ты на стезе стяжания приобрёл? Где это всё – не вижу! Где дворцы твои, земли, злато-серебро – где?... То-то же. Пожалуй, в цари ты попал – да в пекло и упал. Вот и будь здесь вечно царём – торчи на крыше штырём!
Злобно блеснули Жадияровы очи. Не шибко-то понравилось могурадею нерадеев, что ему тут Ванька напророчил, но он быстро с собою совладал и громко захохотал...
–Ну уж это нет, Яван Говяда! – заявил он собеседнику своему злорадно. – Вечно я здесь торчать не буду – я ещё на белый свет в славе великой прибуду! И всё-превсё человечество в единую банду объединю... В данном же своём положении я различные пути достижения сей цели обдумываю, и цель эта у меня неизменно одна – Держава!!! Царство мировое всеобщее, величайшее и крепчайшее!.. Ни один гад без догляду у меня не останется! Всё будет у меня схвачено, учтено и прихвачено. Никакой мысли ни у кого инаковой! Малейшее чьё-либо действо – лишь по уставу, по правилам моим и по плану! Нигде никаких враждующих кланов! Лишь элита и народ, а наверху – царь, он же бог живой, грозный, всезнающий, отдалённое будущее прозревающий, несогласных беспощадно и жестоко карающий, но в то же время к покорным тварям милостивый, неустанную заботу о них проявляющий и сладкие наслаждения угодникам своим предоставляющий... Вот как будет у меня, Яван! А пока я людишкам некоторую свободу дам: пусть, неразумные, порезвятся, пусть, безмозглые, пошатаются по разным дорогам и послужат всяким там богам, пророкам и порокам! Пускай, трусы этакие, отчаются, до глубины души пусть за существование своё испугаются и мордою в грязь и об камни ударятся – и взыскуют напоследок руки могучей, которая жить их наконец научит! – А тут и я! Хоп! – И вся власть моя! Ха-ха-ха-ха!..
Да, стал этот мечтатель-узурпатор на Ваню наезжать нахрапом; явно начал он оборзевать, растак его в наглую харю! Да только Ваньку не сбить было с панталыку: он ведь лыком-то не был шит. Вот Ванюха и говорит:
–А на кой, позволь спросить, хрен тебе эта державная хрень? Ну, построишь своё царствие-государствие. Ну, людей под себя покоришь. Для чего это? Для самой власти лишь?
–Ха!.. – ухмыльнулся бусурман. – Мелко плаваешь, Яван! Благо моё, вечное и безупречное – вот цель! Оно же достигается власти посредством, ведь власть – всего лишь средство...
–А-а-а... Тогда понятно. Только эту вашу песенку я уже не раз слыхал, чертозвон Жадияр. Ну хорошо. А коли вдруг не выйдет у вашей братии ни хрена? Тогда что – хана?
Тут глаза у человека-кирпича сурово засверкали, воодушевился он горделиво и ответствовал Ване брезгливо:
–А ежели у нас ничего не выйдет, если мир сей бренный нас подведёт, до краха нас доведёт и на поводу у нашей воли не пойдёт, то мы его, Ваня, разрушим до основания, и из жалких его руин восстанет новый мир, в котором изгой, вроде меня, станет героем... Ясно тебе теперь?
–Ага, – кивнул Яван понимающе, – отчего ж не понять? Картина ясная, что задумка ваша... напрасная. Дулю вам, а не мир! Во!..
И Ванюха здоровенную дулю скрутил и этой гниде продемонстрировал. А тот вроде и не обижается, а спесиво лишь ухмыляется...
–Почему это? – Явана вопрошает.
–Ну как тебе сказать-то, – развёл руками Ваня, – Вот вы всё тщитесь переиначить: то, мол, да сё вам не так, да и это не эдак… Ну нету вам покоя никакого, духи вы беспокойные! И строители из вас аховые: даже творя, подспудно всё разрушаете, а того видно не понимаете, что истое построение обходится вовсе без предварительного разрушения...
–Не понял. Это как?
–Ну, к примеру... чтобы новую дружбу приобрести, старую ведь рушить необязательно. А чтобы что-то или кого-то истинно полюбить, совсем излишне старую любовь будет губить. Истина ведь растит и расширяет, бо она всё в себя вмещает, а ваша чертячья реальность только лишь делит всё да сужает. Поэтому у вас все ограниченными да суженными и ходят и ни любви истой, ни правды не находят. Так что, голубчик, хоть речи у вас бравурные, да делишки все шкурные, и я ещё раз повторю: хрен вам, а не мир! Чересчур, папаша, хватил...
Ну, Жадиярище тут из себя и выходит, а чё Ваньке в ответ сказать, сразу и не находит; в карман он руку суёт и чётки странные оттуль достаёт. И видит Ваня, что каждая на чётках костяшка шаричек земной из себя представляет, с океанами резными да морями, и со всеми имеющимися материками... Принялся навный царь глобусами этими нервно перебирать, только: чок-чок-чок-чок!.. Разошёлся мужичок. Посмотрел он люто на Ваню, и даже щека у него задёргалась от негодования...
–А ты вообще кто такой, чтобы здесь мне дерзить?! --чуть от злобы нутряной он не визжит. – Наверное оболтус бездельный, паразит?
–Хм! – усмехнулся превесело Ваня. – Я, папаня, сын Ра, из Расиянья!
–Ах такие, значит, дела! – презрительно возгласил Жадияр. – Вечно с вами, с рассиянами, морока – склока одна тока!
А Яваха тут вообще рассмеялся:
–А чё те в нас не так? Мы, чай, вам не мешаем: живём как хотим, небо зря не коптим, на страны ваши не нападаем, добра вашенского не отнимаем... Нам ведь, в отличиие от вас, многого не надо: крепкий лишь дух, здоровое тело, да правое дело, а что до того, что у вас зовётся богатством, то злато-серебро нам глаза не застит. Ведь не мёртвым добром, заработанным горбом, богатство-то измеряется – оно духом святым в сердце наполняется!
–Ты что, юнак, надо мною издеваешься? – брызнув слюною, рявкнул Жадияр. – А случайно ты духом святым не питаешься? Ха-х!..
–А как же! – парировал тут же Ванька. – Им. Хоть не им одним. В духе, папаша, надобно жить – тогда не будешь тужить! Живя же в духе... правого слухай, в доброго Бога верь, идеи делом проверь, старого уважай, слабого не обижай, обходись малым, со злым будь удалым, да ещё подлой шкурой не будь – вот тебе и простой путь!
–Да полно тебе тут врать! – толком Ваню даже не слушая, Жадиярище стал возражать. – Сам-то ты кто такой? Тьфу – перекати-поле! За пазухой ни гроша – значит, и за душой ни шиша! Пустобрёх да пустомеля! Чуть не голый здеся сидишь, а меня, великого царя, ещё костеришь. Э-э-э, балда!..
Не смутился Яван. Не стал он, правда, городить словесный лес – за словом-то он в карман не лез. Это наверное потому, что у нашего Явана и в помине не было никакого кармана. Смерил он выскочку этого наглого весёлым взглядом да и гаркнул голосом молодецким:
–Босой да нагой, да Богу дорогой! А ты вон разодетый, да негодяй отпетый!
Тут уж «владыка мира» не нашёл в душе своей мира: так дёрнул он чётки, что нитку в ярости порвал и все шарики земные порассыпал, порастерял…
–Эй, дядя, – Яваха его не преминул подначить, – ты это... поосторожнее обращайся с планетами, а то видать тебе и чётки костяшные доверить нельзя, не токмо планетки всамделишние... Да уж, никакой ты не могурадей, а самый обыкновенный нерадей! Хе!
Достал острый Ванькин язычок аж до самых до Жадияровых до печёнок. Видимо, чертячий сей выкормыш в оборении страстей совершенства ещё не достиг, потому как совсем не бесстрастно на ноги он подскочил, руками гневно засучил и с пеною у рта начал орать да Ванькиных сородичей грязью принялся поливать:
–Тьфу на вас, тьфу! Негодяйская отщепень! Да ваш рассиянский народ середь прочего человечества чисто урод! Варвары вы! Ущербная, разгильдяйская порода!.. Ух, погодите вы у нас – мы ещё до вас доберёмся! Ну кто вы, кто, а?!.. Фу, мусор! А мы!.. Мы избранники Ра! Только в нашей стране есть священная гора, где сам бог во славе своей пророку нашему явился и весь мир с быдлом скотьим человеческим нам в удел отдал...
–Хе-х! – Ванька в речь его встрять не замешкался. – Видать крепенько пророк этот ваш поддал, коли самого Ра увидал! Ха-ха-ха!
–Да как ты смеешь, кощ-щ-щунник, здесь ещё богохульничать! – зашипел по-змеиному Жадияр. – Что ты, козявка говорящая, в богословии-то понимае-ш-шь! Только у нас, у народа богоизбранного, с Ра лигия вечная заключена, а у вас, у богоотступников окаянных, сплошные суеверия лишь в ходу да всякая дурость. И где, скажите, где смирение ваше пред богом вышним? Где ещё богобоязнь спасительная, богохульники вы омерзительные? Кара, кара на ваши глупые головы, кара!..
–Эй ты, ханжа, – перебил Яван Жадияра, нетихо гаркнув, – хорош здесь кликушествовать! Смирён пень в тину угряз, да он нам не указ! И лучше вовсе ни в чё не верить, чем в чёрта рогатого, как ты, поверить… А мы, рассияне, верим! Да не в ваше брехалово – в Ра!!! Мы Ра в сердце храним, везде с собой Его носим и Бога своего не бросим! И вообще... хотение не мера, а ваша ралигия – не вера! А то, не дай бог, начнёшь речи сладкие чужих дядей слушать, и не заметишь как цепями тебя всего опутают... Наши же му́жи одной Прави служат, перед людьми они спину не гнут, лямку вековечную не волокут, и не страшат их ни угроза, ни кнут. А всё потому, что коль Ра в душе, то тебе рай и в шалаше, а нету там Ра – и дворец дыра!..
Жадияр уж было новую порцию яда словесного скопил, чтобы излить его в священном негодовании на еретика Явана, но... пришлось ему весь этот боезапас в себе попридержать, поскольку кончилось его времечко нападать, а пришло время обороняться. Уж так вот оно вышло, кулак ему в дышло!
–Слышь ты, проводник слепоокий на крутой дороге, – обратился как ни в чём ни бывало к старикану Яван, – ты вот тут орёшь, кипятишься и всяку чушь баешь, а того ведь не знаешь, чего я тута с тобою торчу да с таким олухом, как ты, лясы здеся точу? А-а-а...
И Ванёк зевнул широко, телом своим богатырским потянулся и чуть ли не лёжа в кресле устроился. А рожу он такую скроил равнодушную, что могурадею враз стало как-то не скучно.
–А чё такое? – насторожился он явно.
–Да-а... это всё Двавл, не я. Причепился чисто репей к заднице! Уж и не знаю чего делать... Посоветуй, а – тыж у нас голова...
Жадиярище слюну лишь в силах оказался проглотить, и то едва-то-едва, а советовать у него сил почему-то не оказалося. Видать, чего-то нехорошее провидцу чёртовому показалося.
–Короче, – продолжал вяло шевелить языком Ваня, – мне тут этот твой Двавл – по большому блату – весь наш белый свет предложил взять под пятку. Ага. На, говорит, рули, Ваня – весь мир, можно сказать, у тебя в кармане!
На Жадияра при сих словах отчего-то икота напала.
–А между делом, – возвещал Яваха, – Двавл мне и говорит: ты, мол, на одного старого идиота пока посмотри. Он-де у меня тут давненько торчит, а всё, дескать, ему не так – ворчит, старпендер, и ворчит. Во уже как надоел! Отстраню наверное его от дел и в эту... как её... в душеломку, говорит, налажу... ну, чтобы не замышлял всяку лажу. Кхе-кхе!
–Н-н-ну и к-как? -- заикаясь, промямлил Жадияр. -- Со-согласился... ты?
–А-а, – махнул Ванька рукою, – пока ещё нет. Сомневаюсь... Я, понимаешь, мабуть и принял бы ужо эту власть, да вот... ленюсь... На кой ляд, думаю, мне, Явану Говяде, надобна эта клоунада? Ну не хочу нипочём быть кирпичом! Да ещё дела там всякие: паши да рой, планы всякие строй... контролируй... Э-э-э – скукотища…
–Точно! Правильно, Яван! – горячо поддержал Ваню Жадияр. – Ох же и скучно тут в самом деле! Торчишь в этой куче теней, а кругом, без исключения – все отпетые просто мерзавцы. Ну все до единого! Поговорить по душам вообще не с кем – кругом же одна фальш изощрённая да лицемерие утончённое; вот и тухнешь тут сотни лет, а потом на какую-то жизнёнку короткую тебя с поводка и отпускают – ну в точности как козлёнка!.. Не соглашайся, Ваня, ни за что!
–Во! А я тебе о чём толкую! Хотя... с другого боку ежели глянуть, то и...
–Да чё ты, чё ты! Ничегошеньки хорошенького в этой проклятой должности вовсе и нету! Уж я-то знаю – кому как не мне знать! Вечно тут перед этим Двавлом непостоянным угодничаешь, лебезишь, из кожи натурально чуть ли не вылазишь – ну прямо человеком себя не чувствуешь! – а когда на белый свет выползешь, так там только ухо востро и держи: сплошные же всюду козни, интриги, заговоры... Никакого вообще покою – один сплошной бой! А одиночество какое! О-о-о! Ни одной падле ж верить нельзя, потому как вокруг сплошь враги скрытые, а не друзья. Кроме мамы родной, ни единая сволочь и не подумает тебя любить, зато всяк при малейшем случае норовит погубить да прищучить… Не соглашайся, Вань, лучше!
–Ну так... – развёл Ванька руками, – как тут не согласишься… Ты же знаешь, какой этот Двавл ушлый – истый же пропагандист! Так всё мне расписал, что и отказываться уже вроде неудобно. Иди да иди, говорит, в цари – не пожалеешь... а я во как не хочу воцаряться и со своею волею расставаться! Ума прямо не приложу как быть: итить... или не итить?..
У Жадияра в эту минуту слёзы мутные на глаза навернулися и по впалым его щекам вниз скользнули. Видуха у царя предполагаемого была разнесчастная, а состояние духа, видать, преужасное...
–Ой, Яван-богатырь, – пробормотал он упавшим голосом, и всхлипнул, – и не говори! Да какая у нас, у царей, свобода-то! Я ж буквально тут повязан и узами власти по рукам и ногам связан. Другой раз так всё надоест, думаешь, кинуть бы всё это говенное царствование к чертям собачьим – ан нет, нельзя! Поздно! Кто ж я теперь без силы людской ворованной – по нашему это называется организованной – так, пустое место, неумеха, добрым людям в делах помеха... Кирпич я и есть вмурованный! А ведь ранее человеком я был, как и ты сейчас; был – да весь выбыл… Так что ты, Яван, на уговоры хитрые не поддавайся и ни за что на должность эту окаянную не соглашайся!
Не стал далее Ванька дурака-то валять и идиотом явным притворяться – не нашёл в себе более мочи. Ох, как он и захохочет!.. С минуту какую он так-то развлекался, а покуда смеялся, владыка хренов вновь в лице поменялся: стало оно у него злым-презлым, точно у большой крысы. Видимо хитроумный царь-таки допёр, что Яван его, как ребёнка малого, провёл. И не просто провёл, а унизил, наказал, в истом свете его гнилую натуру показал…
Наконец перестал Яван смеяться, чуточек посуровел и озорными глазами на одураченного злодея-могурадея поглядел.
–Успокойтесь, господин Жадияр, – сказал он голосом чуть ли не ласковым, – не переживайте вы так – это ж пустяк! Вы ровном счётом ничегошеньки не потеряли. Чести-достоинства у вас и так не было, так что и терять было нечего. А мне... ваша неправая власть не по масти! Я ведь Яван Говяда, и мне лихого не надо! И каждому из нас далее свой путь выпадает: тебе, царь – в чёртов кирпич ужиматься, мне – на Божий простор отправляться… Только видишь – ты сам себя и опровергнул и с навьего своего пьедестала свергнул. Тебе теперя власть твоя постылая досталась, а правда – за мною осталась. А за кем правда – за тем и Ра! Вот такие-то, господин кирпич, дела…
И как раз в это самое время и Двавл назад возвертался.
–Ну, Яван, – обратился он к богатырю голосом медвяным, – надеюсь, многомудрый Жадияр тебя убедил и доктрину нашу эффективную понятно тебе изложил?
Жадияра после этих слов явственно в пот шибануло, а Ванюха хохотнул и рукою отмахнул:
–Да какое там убедил! Он тут только тем и занимался, что всякие гадости про своё житьё-бытьё наговаривал да изо всех сил меня от царской должности отговаривал. После такой евоной огласки я ещё больше быть царём несогласный…
Усмехнулся Двавл змеино, на Жадияра скукожившегося кинжальный взгляд кинул и таки слова ему бросил:
–Извольте убираться вон, старый вы идиот! Живо! Кирпичный урод…
Да стук ему по макушке посохом.И в тот же самый миг на месте будущего владыки мира прежний кирпич возник. Окирпичилось, стало быть, его величество. Двавл на него раздражённо дунул, и кирпич в стену моментально втянуло, а тёмный князь чему-то усмехнулся и к Явану вновь обернулся.
–Ну ничего этим глупым людям поручить нельзя! – развёл он картинно руками. – Балда! И этот доверия не оправдал…
А Явану смешно вдруг стало.
–Ты и сам-то, княже, – отмахнувшись, он сказал, – охмурить меня был не в силах даже, а ещё приспешника своего за то же ругаешь…
Ну а князюшку на деловой тон кидануло.
–А ты, Ваня, не спеши, – сказал он энергично, – и рукою не маши! Вот чего лучше скажи... Тебе, я гляжу, креатура моя не дюже понравилась в натуре?
–Точно! Совсем не понравилась.
–Ну а если такой вот обормот земной трон займёт – хорошо это будет али худо?
–Хм. Ну как сказать... Занять-то он может и занял бы, да кто ж ему власть земную даст? Вон уж сколько времени ваша чертячья братия её захватить пытается, а доселе ни шиша у вас с этим делом и не получается…
–А это ничего, Яван, – осклабился хищно Двавл, – всё идёт по нашему плану. Увеличим постепенно людское поголовье, создадим неспеша нужные для нас условия – сами царя земного изберёте, но не вашу кандидатуру, а вот эту самую или другую мою креатуру. Ваши же претенденты не в счёт – у меня, Ваня, тонкий расчёт. Но! – и Двавл голос до чеканной твёрдости возвысил и палец вверх воздел указательный. – Я могу и изменить свой план, дорогой мой Яван! Повторяю: быть на вторых ролях мне уже неинтересно, потому что духу моему тесно, и я для этого готов на большие – очень большие! – уступки пойти, лишь бы Чёрного Царя в схватке за трон обойти... Слушай же внимательно: я, князь-предстоятель Двавл, Главный Идеист и, надеюсь, будущий владыка и предводитель чертовской всей рати, готов тебе, Яван, всю власть на белом свете... так отдать! Делай у себя что хошь – хоть навязывай везде свою правь и подлунным миром на любой манер правь! Вмешиваться мы не будем – слово даю!.. Ну как, хороша сделка? Тебе – мировая власть, мне – безделка...
Вот тут Яван по-настоящему и призадумался. Лоб он нахмурил, глаза сощурил и даже на ножки привстал и по залу погулял, о власти великой рассуждая, кою тёмный князь ему предлагал. Ответ сразу не спешил он давать – тут ведь не ко времени было поспешать. Погладил Ваня кирпичи многочисленные, в стены золотые вмурованные, и так и эдак предложение сиё сверхлестное обмозговал, власть, ему дарованную, в разуме своём на дело он прикинул и на Двавла, царственно в кресле восседавшего, уверенный взгляд кинул.
–Я подумал, – произнёс он решительней некуда, – и вот тебе мой окончательный ответ – нет!
Ни одна чёрточка на холёном лице чёрта не изменилася. Только огонёк нехороший в глубине его глаз блеснул.
–Ну чтож, нет так нет, – растянул он в усмешке тонкие свои губы, – надеюсь всё же, что это не последний твой ответ. Времена ведь, Ваня, изменчивы, а думы наши переменчивы... А всё-таки любопытно узнать, почему? Не каждый ведь день кому-то глобальная власть предлагается, которая вдобавок ещё и отвергается. Не будь, Ваня, дурачиной – изложи мне причину…
Уселся тогда Яван в своё креслице, на спинку откинулся, ногу на ногу закинул, руки на груди сложил и такую свою версию чёрту изложил:
–Я думаю – ты и сам прекрасно это знаешь, хотя артистически незнайку тут изображаешь... Ну, да ладно, мне языком поболтать не жадно. Короче, причина моего отказа такова, что власть великая для прави сейчас будет... вредна. Положим, крышу ветхую старой власти мы поменяем, а ведь всё равно неправого устроения не устраним. Не получим мы дома нового, ибо гнилая сама основа. В людях-то многих и многих – да почитай что во всех! – ваши разрушительные чертограммы заложены, а даже брёвнышка с червоточиной в стенку дома не положишь, чего уж о людях тут говорить… Ну, поцарствую я чуток, поправлю, ну кой-чего подправлю, а потом помру – и поминай как звали! Где гарантия, что на моё место царское эта самая твоя креатура не встанет? С вас, с чертей, станет! Так что нет… Сначала простых людей нам по прави нужно преобразить, самостоятельность, независимость в них внедрить, программы светлые в них приживить, а ваши, шкурные – изжить...
–Ну... и так далее, – добавил он, улыбаясь, – работы – непочатый край. И хватит об этом! А насчёт вашей чертячьей пирамиды... так у вас проект явно бракованный: насилием она скована, а ложью смурована. Наверняка сооружение неустойчивое. Хошь проверим! Давай-ка я её как следует-то палицей долбану! Развалится ведь, как пить дать, развалится. Давай, а?
–Не надо, – хмуро отрезал Двавл.
–Лады. Пока, значит, не будем, – продолжал галдеть Ванька. – А вот наша пирамида была бы другого вида – цельная! Самые крупные и крепкие камни у нас бы не вверху громоздились бы, а внизу стояли бы и своей несокрушимостью весь груз подпирали бы. И каждый сильный стремился бы не куда повыше, где препоны пожиже, а к трудностям и испытаниям поближе. Вот так вот!.. А может, у нас такая пирамида уже есть, только она как бы в духе, глазу сразу не видна – зато в дело дюже годна…
–Чушь, – процедил неласковым тоном Двавл. – Ну да ладно. Покажу я тебе напоследок место одно непарадное, неприятное и безотрадное. Что поделаешь – надо, дорогой Говяда!
–Какое ещё место? – вопросил Яван.
–Нелестное, нелестное место. Для мышей называется мышеловка, а для людей и чертей – душемолка. Это не прихожая, наоборот – дыра отхожая. Но тебе поглядеть будет не вредно, друг мой привередный…
Нехорошо как-то у Явана на душе стало, и холодок у него по спине пробежал, но отказываться он не стал, решив про себя, что и на эту жуть надо ему взглянуть.
–Добро, – сказал он, как можно решительней, – показывай свою душемолку! Я готов.
Двавл тогда к выходу из золотой комнаты напрввился и Явану знак подал: иди, мол, за мной... Спустились они на пирамиду основную, и чёрт посохом по поверхности её стукнул, явственно два слова при этом сказав: «Во прах!» И в тот же миг целый блок пирамидный, на котором они стояли, плавно вниз заскользил, и стали они весьма быстро куда-то опускаться, вне всякого сомнения, под пирамиду. Недолго ехали, и всё то время Двавл злорадно этак на Ваню косился и ухмылочкой преехидной то и дело змеился…
Внезапно они приехали. Подъёмник мгновенно остановился, и… страшный, ужасный, жуткий вой шарахнул Явану по барабанным перепонкам! Там было сумрачное, жаркое, зловещее подземелье, красно-багровым светом посерёдке освещавшееся, а вокруг тёмное и непроглядное. Было также непонятно, как далеко оно вширь простиралося…
–Прошу за мной, правдолюбец ты мой! – едва пересиливая этот нечеловеческий вой, прокричал чёрт и рукою махнул в ту сторону, где в полу было огромное круглое отверстие проделано, покрытое то ли стеклом, то ли чем-то таким же прозрачным. Из этого отверстия и шёл свет пламенный, не равномерный и спокойный, а переменчивый и рваный, яркими сполохами периодически мерцающий и окрестности неприветливые кое-как освещающий…
Подошли они к этой дыре загадочной, и Ваня вниз заглянул тут же. О боже! Это что же?! Внизу была чудовищная пропасть непонятно какого размера, и в той пропасти, в невероятном огненном смерче гигантский ком голых человеческих силуэтов вертелся, кишел, мешался и проворачивался... У тех теней, кои были поближе, можно было различить даже лица, непредставимой мукой искажённые страшно, с отверзтыми в крике ртами и с лопнувшими кровавыми глазами.
Поражённый до глубины души Яван и нескольких рогатых чертей углядел ужатыми в общей массе. Как видно, не делалось поблажек и ихней расе.
Яван молчал, глядя как завороженный на разверзшееся у него под ногами мучилище. Ужасные вопли и крики, оттуда доносившиеся, буквально разрывали ему сердце. Двавл же стоял рядом с видом беспечным и выглядел самодовольно и даже весело. Видимо это жесточайшее зрелище не вызывало в его чёрной душе ничего, кроме извращённого наслаждения.
–Ты видишь, Яван, пресловутую душемолку! – воскликнул он исступлённо. – Вот она, под нашими ногами! Конец всем мечтам, желаниям, упованиям! Ха-ха-ха!
Он вдруг ударил посохом в середину стеклянного круга, и невыносимый снизу шедший звук почти что прекратился, так что можно было, не надрывая горла говорить. А после того продолжал:
–Поверь мне, Яван – горшего ощущения не бывает, когда душу твою, несчётное количество лет растимую, неумолимая во прах растирает сила, и в оконцовке этого мрачнейшего процесса только чистый дух, Ра сотворённый, обитель страдания сего покидает... Увы, не по зубам нам пока раскусить орех божьего духа, а то бы и из него была бы нам какая-нибудь пруха…
Ни слова в ответ не говоря, поднял Яван крушащую свою палицу и ударил неслабо по стеклянной этой линзе. Только что это? От поверхности сей прозрачной тяжеленная палица, точно мячик, прочь отскочила и ни малейшего ущерба волшебной плёнке не причинила.
–Ха-ха-ха-ха! – гулко расхохотался властительный мерзавец. – Так её, дорогой кореш, не расколешь! Маловато у тебя будет силёнок, упрямый ты телёнок!.. А хошь, я половину этих страдальцев за просто так, за какой-то пустяк выпущу, на белый свет отпущу, а? Только ты мне за то шкатулочку свою отдай, а я тебе – половину этих тварей!
–Нет! – вскричал Яваха в ярости. – Я и так их выпущу – всех до единого! Слово даю!
–Э, нет, Ваня, всех нельзя! Нам же энергия тоже нужна. Половину – и ни душою больше... А, кстати, действительно ты хочешь их выпустить? Очень-очень? Лады! Вон кольцо видишь?
И он на огромное толстенное кольцо, несколько поодаль на полу лежавшее, Явану указал.
–Попробуй, потяни, -- усмехнулся упырь, – Покажи, какой ты есть богатырь! Х-хах! Это... кольцо прощения. Коли сможешь откубрить пробочку сию и открыть вниз ведущую дыру, то так и быть – всех дозволю наружу выпустить. Ну а ежели нет – и он руки развёл в стороны, – то и суда нет!
Подошёл Яван к кольцу этому и видит – действительно оно к какой-то пробке чёрной было приделано. «А чем чёрт не шутит!..» – подумал Ванюха. На ладони он поплевал да и ухватился за кольцо то обеими руками, поднял затем его, а оно тяжёлое такое претяжёлое, и со всех своих сил тянуть принялся... Да только как Ваня ни бился, как ни пыжился, а ничего-то не добился. Под конец аж в глазах у него от звёздочек зарябило, а всёж-таки задачу сию, как видно непосильную, Ваня не решил.
А Двавл над ним издеваться ещё вздумал:
–Смотри, не дюже тяни, усилок великий – пупок, гляди, не надорви!
А Яван уже кольцо бросил на твёрдый пол и воздух душный ртом открытым хватал да пот, градом с лица катившийся, рукою дрожащею вытирал...
И вдруг произошло невиданное, неслыханное и для Явана неожиданное: во мгновение ока осветилося всё вокруг светом лучезарным, ярче солнца даже блиставшим! Сначала-то Ваня ничего не понимал, а потом головою покрутил и видит, что это световой снопище из мучилища этого страшного вырвался и вверх куда-то полыхнул. Видать, накопленная сила, из мучимых душ выжимаемая, по невидимому каналу передачи куда-то засквозила, а между делом и Двавла с Яваном в свой сверкающий поток включила... И действительно – блаженство непередаваемое Яван душою своею испытал! Горевать да печаловаться он вмиг перестал, а балдеть да кайфовать – стал. Сделалось ему до того хорошо на душе да сладко, как будто он только что в мире новом родился и для одной лишь услады там сгодился...
Лишь в самой глубине его сознания какой-то нетронутый островок чего-то бесстрастного ещё остался. Этот-то островок и не позволил Явану окончательно забалдеть, даже наоборот – предоставил ему возможность как бы со стороны на это светопредставление посмотреть... Глянул Яван на Двавла, а тот руки в стороны широко раскинул и натурально в свете этом поплыл. На роже его дебильно-теперь-подобной преслащавейшее выражение скорчилось, глазищи остекленели, повытаращились, волосы на голове колом вздыбились, а рот по-идиотски раззявился, и даже тонкая струйка слюны по бороде его побежала.
Видать, тёмный князюшко и впрямь-то приторчал: всеочевиднейшее блаженство он видно ощущал...
Ну а сверху в сей момент наиторжественнейшая музыка зазвучала, и Яванова голова сама собою тут ввысь задралась. И видит он, как в потолке что ли где-то, в том месте куда световой поток уходил, далёкий-предалёкий как бы проход открылся, и струящийся снизу свет, по проходу этому мчащийся, в непредставимой красоты звезду или сферу влился... Яваха в ту звезду чародейную взором алчущим так и впился. Ну невозможно было от этой прелести лучезарной оторваться! И захотелося Ване страсно туда вместе со светом улететь – ну ничегошеньки более не мог он хотеть. «Вот бы в эту чудную высь по световому лучу бы уплыть, – промелькнула у него мысль всепоглощающая,– и об нашем грешном мире навсегда забыть! О-о-о!..»
А тут и музыка поменялася плавно: такая-то дивночарующая с небесных сих сфер она зазвучала, что душу Яванову чуть ли окончательно сими звучаниями не измочалила. Почувствовал Ваня себя уж совсем-то на седьмом небе. Даже головою начал он трясти в экстазе и телом конвульсировать престранно...
Только что это?.. Вот чудеса-то! От потрясения резкого буйной его головушки вроде как мозги у Ванюши на место стали, и горние выси завлекать его внезапно перестали. Посмотрел он тогда сызнова на открывшееся ему благолепие и почувствовал себя весьма почему-то нелепо... И с какого такого переляку, шибанула его мысля, меня тут приторчать-то угораздило? Это же наверняка чертовская обманка, и для всяких дурней легковерных заманка! Во-во, точно! Глянул он ввысь попристальней, а эта свистопляска огней и красок будто бы трещинами вся пошла, и за внешней сей дурманящей сказочностью почудилась Явану явственно совсем другая реальность: скрытая, мрачная, тайная, незримо к себе влекущая и беззвучно его зовущая... Что-то такое ужасно великое и брутальное... И будто чёрная некая тень промелькнула за всем этим наваждением.
А тут раз – и дивный свет погас! И сколько всё это действо волшебное длилося, ясности не было никакой: то ли час, то ли мгновение, то ли вечности дуновение...
Видит Яван – Двавл после сеанса светокупания не в себе оказался малость. С минуту где-то он точно истукан там стоял и вид полного кретина собою являл. Потом всёж слегка оклемался, виски пальцами сильно потёр и остатки слюны платочком утёр. А волосы его, дыбом торчащие, сами собою в прежнюю причёсочку улеглись и проборчиком аккуратненьким разделились.
Надел он свой чудной головной убор, на пол было упавший, руку с посохом вверх простёр и восторженно заорал:
–Вот это, я понимая, да-а! Всем балдам балда!.. Световора то дивная звезда! Мы ей периодически порцию энергии из душ терзаемых отжимаем и по прямому духовному каналу таким вот способом посылаем. Ничего не поделаешь, Вань – это наша владыке вселенной дань. Видишь теперь, как много ты теряешь из-за того, что Световора не почитаешь? Он ведь не только берёт, но и даёт: вот же образ великий зовущий – нет его лучше!
Яван возражать не стал. Голова у него сделалась ясная-ясная, а с глаз точно незримая пелена упала. Пооглядывался он окрест, к темени привыкнув, и видит – невдалеке, в сумрачном углу какая-то клетка огромная маячится, а в ней вроде как мельтешит кто-то и даже стонет...
–Что там такое? – спросил он Двавла заинтересованно.
А тот ему:
–А-а! Приговорённые к душемолке... Да не люди – наши, черти! Отребье всякое, отщепенцы... Пускай прочувствуют несколько деньков, что их ждёт-то. Хе-хе! О, это пытка изощрённая – ждать, и слушать вопли из душемолки!
Ни слова ни говоря в ответ, направился Ваня к этой клетке. Подходит и зрит – вот так-так! – а в клетке чертей набито изрядно. Прутья ограждения были толстые, с бревно толщиною, и сквозь них заметна была немалая толпа. Как увидели черти Явана, так завопили, закричали и о пощаде принялись его умолять, за вельможу очевидно его приняв...
Один же из чертей особое Яваново привлёк внимание. Он с той стороны к ограде лбом прислонился и печально-мертвенным оком на Ваню глядел. Второго глаза видно из-за ограды не было, только часть рога могучего виднелася, да толстые пальцы безвольно наружу просовывались и бревноватую ограду вяло обхватывали. Никогда ещё не видел Яван в чертячьих глазах, а в данном случае в глазу, столько отчаянья. И показалося ему в облике этого сидельца что-то знакомое…
–Бравыр – ты?!! – воскликнул он поражённо.
Сначала-то чёрт не отвечал, а потом вздохнул и выдохнул из себя глухо:
–Я, Яван, я...
С несказанным возмущением обернулся Яван к подошедшему Двавлу и, не скрывая своего негодования, воскликнул:
–Почему он здесь!!! Я же душу свою за него ставил и Управора в поединке честно побил – а вы!.. Немедленно его выпусти!
–А я-то здесь при чём? – заканал под дурака Двавл. – Это всё Управор – его дела. А моё дело сторона, так что не я его сажал – не мне и выпускать. Ты Управора попроси. Может, запамятовал он али чё. Ага…
Крепко стиснул Яван свою палицу и как-то по-особому в очи князевы глянул, а после вот чё сказал – негромко так, но доходчиво:
–Или ты его сейчас выпускаешь – или я далее за себя не ручаюсь.. И не только одного Бравыра, но и всех прочих очень прошу немедленно выпустить... Всех! И до единого!
–Как это всех? – попытался чёрт взъерепениться. – Это же наши враги!
–Ваши враги нам дорог̀и! – гнул свою линию Ванька. – Всех сказал! В качестве небольшой пени за вашу чертовскую подлень…
Не хотелось, ох и не хотелось хитрому князю жертв своих выпускать, ну да делать ему было нечего: нагнала страху на него Яванова тихая речь.
–Эй вы там, – вскричал он разъярённо. – Выпустить всю эту банду!
Из потаённой боковой двери тут же вышли одетые во всё чёрное роботы; замки быстро они отмкнули и двери тюремные широко распахнули. Как ломанулися узники вызволенные наружу – чуть было служителей с ног не сбили. Ни Явана, ни Двавла благодарить они не стали, а мимо них с рёвом промчалися и кинулись гурьбой к двери отдалённой, очевидно наверх ведущей, а когда туда подбежали, то стали бранясь пихаться, стараясь поскорее в проём затолкаться. Потом было слышно, как они по лестнице винтовой затопали, и вскорости шум их шагов совершенно затих.
Последним же из клетки Бравыр вышел. Он не спешил, как будто лишился своих богатырских сил, и подойдя к Явану, ни падать перед ним, ни кланяться ему не стал, а просто посмотрел ему в глаза и хрипло сказал:
–Я отныне твой должник, Яван. Моя душа более не моя – она твоя.
И хотел было уже уходить, да вдруг тормознулся, к Двавлу напыщенному повернулся, посмотрел на него дюже мрачно, а потом – тресь! – взял и рог себе обломал и к ногам чертячьего предстоятеля его кинул. А за первым рогом и второй с мясом вывернул и туда же вослед за первым швырнул. Двавл аж в сторону отскакнул.
–На! – процедил чертовский витязь ненавидяще. – Держи! Я вам более не скот… И не чёрт!
Развернулся он да быстро так к той самой двери кинулся, в проход затем шасть – и только его и видали.
–Ну и мне пора, – сказал в свой черёд Яван. – И вот чего я хочу сказать тебе напоследок, Двавл: я с Чёрным Царём договаривался, а тебе... никаких обещаний не давал. А сейчас даю: попадёшься ещё раз у меня на пути – убью!
Закинул он палицу себе на плечо – и туда же, за всеми. Да ещё и песенку бодрым голосом загорланил-запел:

Как по небу, по раздо-ли-ю
Я-а-сный сокол пролетал.
Он на стаю на воро-ни-ю
В чи-и-стом поле налетал...

А Двавл остался стоять, и даже с виду спокойно. Только ноздри у него брезгливо расширились, да глаза, слегка сузившиеся, блеснули злобно.
–Эй, вы, – взревел он тюремным служителям, –немедленно передать всем внутренним и внешним постам: найти сей же час всех до единого сбежавших! Всех! И до единого! Особливо безрогого этого, Бравыра... Выполнять! Живо!!!
Да в порыве бессильной злобы как треснет об колено своим посохом! На две половинки его сломал, отшвырнул от себя во гневе и прошипел, точно уязвлённый змей:
–Мерз-з-з-а-вец-ц-ц!!!
Очевидно, эпитет этот Явану был адресован. А тот и не слышал ничего, потому как в ту самую минуту из небольшой дверцы в боковине пирамиды как раз выходил. Глянул он на воды озёрные да на берег противоположный, а черти-то в большинстве водоём уже переплыли – во, значит, как удрать спешили… Первее же всех Бравыр из воды на твердь выскочил, после чего с умопомрачительной скоростью в проулок какой-то он устремился и точно там испарился. Яваха, естественно, такому невиданному проворству зело поразился, но сам вплавь одолевать водную гладь не стал и челнок вблизи берега поискал. Нашёл, на посудину степенно взошёл и к тому бережку плыть челну повелел, что тот незамедлительно и сделал. Переплыл Ваня озеро неспеша, на набережную спрыгнул да и потопал к своим товарищам, без дела, его дожидаючи, мающимся.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.